Иван Солоневич - Россия в концлагерe [дореволюционная орфография]

Днемъ впереди меня развернулось широкое — въ полкилометра и длинное, безъ конца, болото. Дождь прекратился, проглянуло солнышко, и высокая зеленая трава болота заискрилась въ лучахъ солнца милліонами разноцвѣтныхъ капель. Отъ солнечной теплоты дали стали закрываться бѣлой дымкой испареній, и я смѣло, не боясь быть увидѣннымъ, сталъ пересѣкать это болото.

Ноги увязали чуть ли не по колѣно. При ихъ вытаскиваніи болото фыркало, чавкало и свистѣло, словно смѣялось надъ моими усиліями. Идти было очень трудно. Потъ градомъ катился съ лица и заливалъ очки. Платье все давно было мокро, и мускулы ногъ начинали тупо ныть отъ усталости.

Скоро появились кочки — идти стало легче. Кочки пружинили подъ ногами, но все-таки давали какую-то опору. Скоро глаза научились по цвѣту узнавать наиболѣе прочныя кочки и, только изрѣдка спотыкаясь, я успѣшно шелъ впередъ.

Уже болѣе половины болота было пройдено, когда почва приняла другой характеръ. Заблестѣли небольшія водныя пространства, окруженныя желтыми болотными цвѣтами, и зеленый коверъ подъ моими ногами сталъ колебаться. Болото превращалось въ трясину. Стараясь нащупать палкой наиболѣе твердыя мѣста съ болѣе темнымъ цвѣтомъ травы, я пытался продолжать продвигаться впередъ, какъ вдругъ моя лѣвая нога, прорвавъ верхнюю растительную пленку болота, сразу ушла въ трясину выше колѣна. Я пошатнулся и — о, ужасъ! — и другая нога стала уходить въ глубину болота... Подъ обѣими ногами перестала ощущаться сколько-нибудь твердая почва. Онѣ были схвачены словно какимъ-то невидимымъ мягкимъ капканомъ, и непонятная зловѣщая сила потянула меня вглубь медленно и неумолимо...

Я сразу понялъ трагичность своего положенія. Конечно, звать на помощь въ этомъ безлюдномъ болотѣ было безполезно. Да и помощь все равно не успѣла-бы: болото вѣдь не ждетъ, а торжествующе засасываетъ свою жертву...

Боже мой! Но неужели гибнуть такъ безславно, такъ тоскливо? Неужели сіяющее солнце и искрящіеся зеленые луга будутъ равнодушно смотрѣть на то, какъ коричневая жижа болота поднимется до груди, до лица, зальетъ глаза... Б-рррръ... Почему-то не такъ страшно, какъ безмѣрно обидно стало при мысли о такой смерти...

Эти мысли мелькнули въ головѣ съ быстротой электрической искры. Не успѣла моя правая нога уйти въ болото до средины бедра, какъ я рванулся впередъ, распласталъ руки и легъ всѣмъ туловищемъ на поверхность болота... Струйки холодной зеленой воды потекли за ухо, за воротникъ, въ рукава.

Спинная сумка была приторочена со всей скаутской опытностью, и, отстегнувъ только одинъ крючокъ, я черезъ голову сбросилъ впередъ эту лишнюю тяжесть.

Распредѣливъ вѣсъ тѣла на большую поверхность, я этимъ облегчилъ давленіе своей тяжести на ноги и черезъ полъ минуты съ облегченіемъ почувствовалъ, что дальнѣйшее засасываніе прекратилось. Упоръ всего тѣла и рукъ на травянистую поверхность болота преодолѣлъ силу засасыванія, но отъ этой неустойчивой стабильности до спасенія было еще далеко. Удержитъ ли коверъ изъ корней растеній давленіе моего туловища, когда я буду вытаскивать ноги, или оборвется вмѣстѣ съ послѣдними надеждами на спасеніе?..

Зная, что чѣмъ отчаяннѣй будутъ рывки и движенія — тѣмъ ближе будетъ гибель, я медленно и постепенно, анализируя каждый трепетъ и колебаніе спасительной корочки, отдѣлявшей меня отъ жадной болотной массы, сталъ выручать ноги изъ капкана. Сантиметръ за сантиметромъ, осторожно и плавно я вытаскивалъ свои ноги изъ трясины, и минутъ черезъ десять, показавшихся мнѣ цѣлымъ столѣтіемъ, я могъ, наконецъ, распластать ихъ, какъ и руки, въ стороны. Изъ окна, продѣланнаго моими ногами въ зеленомъ коврѣ болота, широкой струей съ противнымъ фырканьемъ и пузырьками выливалась на зеленую траву коричневая жижа трясины, словно стараясь не выпустить меня изъ своей власти.

Отплюнувшись отъ этой жижицы, залившей мнѣ лицо, я поползъ обратно, не рѣшаясь сразу встать на ноги. Бросивъ впередъ палку и зацѣпивъ зубами сумку, мнѣ удалось удачно проползти метровъ 20 къ первымъ кочкамъ и, нащупавъ тамъ самую прочную, встать. Инстинктивное стремленіе уйти подальше отъ этого "гиблаго мѣста" не позволило мнѣ даже передохнуть, и по своимъ старымъ слѣдамъ я быстро пошелъ обратно, съ замираніемъ сердца ощущая подъ ногами каждое колебаніе почвы... На второе спасеніе уже не хватило бы силъ...

Все ближе и ближе зеленая полоса лѣса. Ноги заплетаются отъ усталости, сердце бьется въ груди, какъ молотъ, потъ течетъ, смѣшиваясь съ зелеными струйками болотной воды, мозгъ еще не можетъ осознать всей глубины пережитой опасности, и только инстинктъ жизни поетъ торжествующую пѣсню бытія...

Вотъ, наконецъ, и край лѣса. Еще нѣсколько десятковъ шаговъ, и я валюсь въ полуобморокѣ къ стволу сосны, на желтый слой хвои, на настоящую твердую землю...

Къ концу дня утомительной развѣдки я пришелъ къ печальному выводу: путь на сѣверъ былъ прегражденъ длинными полосами непроходимыхъ болотъ... Только теперь я понялъ, почему охрана лагеря не боялась побѣговъ на сѣверъ: болота ловили бѣглецовъ не хуже, чѣмъ солдаты...

Боясь заблудиться и потерять много времени на отыскиваніе обходныхъ путей, на слѣдующій день я еще разъ пытался форсировать переходъ черезъ трясину и едва унесъ ноги, оставивъ въ даръ болотнымъ чертямъ длинную жердь, спасшую меня при очередномъ погруженіи.

Выбора не было. Мнѣ приходилось двигаться на западъ, рискуя выйти къ городу Олонцу или къ совѣтскому берегу Ладожскаго озера. И болѣе двухъ сутокъ я лавировалъ въ лабиринтѣ болотъ, пользуясь всякой возможностью продвинуться на сѣверъ, но уже не рѣшаясь пересѣкать широкія предательски пространства топей.

Во время этихъ моихъ странствованій какъ-то днемъ вѣтеръ донесъ до меня какіе-то тарахтящіе звуки. Странное дѣло! Эти звуки напоминали грохотъ колесъ по мостовой. Но откуда здѣсь взяться мостовой? Что это — галлюцинація... Осторожно пройдя впередъ, я съ удивленіемъ и радостью увидѣлъ, что поперекъ болотистаго района на сѣверъ ведетъ деревянная дорога изъ круглыхъ короткихъ бревенъ, уложенныхъ въ видѣ своеобразной насыпи, возвышавшейся на метръ надъ поверхностью болота. Такъ вотъ откуда звуки колесъ по мостовой!

Въ моемъ положеніи всякіе признаки человѣческой жизни были не слишкомъ пріятны, но эта дорога — была спасительницей для бѣглеца, застрявшаго среди непроходимыхъ топей.

Остатокъ дня я провелъ въ глухомъ уголкѣ лѣса, наслаждаясь отдыхомъ и покоемъ, и поздно ночью вышелъ на дорогу.

Рискъ былъ великъ. Любая встрѣча на этой узкой дорогѣ среди болотъ могла бы окончиться моей поимкой и гибелью. Трудно было представить, чтобы такая дорога не охранялась. Разумѣется, встрѣчи съ крестьянами я не боялся, но кто изъ крестьянъ ночью ходитъ по такимъ дорогамъ?...