Иван Солоневич - Россия в концлагерe [дореволюционная орфография]

Еще крикъ, и гулкій выстрѣлъ прорѣзываетъ тишину... По старому опыту стрѣлка я мгновенно опредѣляю, что стрѣляетъ военная винтовка не ближе, чѣмъ въ 200 метрахъ... Ладно... Богъ не выдастъ — Чека не съѣстъ!.. Ходу!

Лѣсъ уже близко. Надъ головой знакомымъ звукомъ щелкнула по стволамъ пуля. Гулъ выстрѣла еще катился по лѣсу, когда я нырнулъ въ сумракъ деревьевъ. Бѣгомъ я одолѣлъ еще полкилометра, окропилъ свои слѣды хлоръ-пикриномъ и самымъ форсированнымъ маршемъ пошелъ дальше...

На сердцѣ было неспокойно. Разумѣется, за мной будетъ послана погоня. Хуже всего то, что ночь застала меня въ дикомъ лѣсу, по которому въ темнотѣ идти было невозможно. А до утра сторожевые посты времени терять не будутъ.

Очевидно, приказаніе объ облавѣ было передано по телефону во всѣ деревни, лежавшія между мѣстомъ нашей встрѣчи и границей, ибо днемъ съ вершины холма я замѣтилъ кучку разсыпавшихся въ цѣпь людей, медленно идущихъ мнѣ навстрѣчу. Спрятаться? Это сдѣлать было бы нетрудно въ такихъ густыхъ лѣсахъ и обломкахъ скалъ... Но собаки?.. Онѣ вѣдь почуютъ меня вездѣ...

Назадъ хода тоже не было. И съ той стороны могла бы быть погоня... Надо было изворачиваться... Недалеко влѣво текла рѣчка съ болотистыми берегами. Судя по медленному передвиженію людей, у меня было еще полчаса времени. Если бы мнѣ удалось переправиться черезъ рѣчку, я поставилъ бы между собой и преслѣдователями такой барьеръ, который имъ не скоро удалось бы перешагнуть...

Я бросился къ рѣкѣ. Къ моей радости, на берегу валялось дерево, очевидно, вывернутое и принесенное сюда половодьемъ. Съ громаднымъ напряженіемъ я стащилъ его въ воду, на его вѣтви уложилъ все то, что боялось воды: продовольствіе, часы, компасъ и, не раздѣваясь, вошелъ въ воду.

Въ сапоги хлынула вода. Все глубже. До пояса, до плечъ, до шеи... Б-р-р-ръ... Плыть пришлось немного — метровъ 20, но плыть, таща за собой дерево и не теряя ни минуты. Подплывъ къ берегу, я снялъ вещи, оттолкнулъ дерево на средину рѣки и бѣгомъ пустился въ лѣсъ... И было пора. Черезъ минуту показались люди — шеренга крестьянъ подъ командой солдата. На мое счастье, собаки въ этой группѣ не было, и съ замирающимъ сердцемъ я слѣдилъ, какъ послѣдніе люди облавы скрылись въ лѣсу...

Еще одна опасность осталась позади... А сколько ихъ впереди? ..

Къ вечеру налетѣли тучи и полилъ дождь. Опять струи воды залили мои слѣды, и я почувствовалъ себя во временной безопасности отъ погони.

Послѣдніе десятки километровъ... Все ближе...

Какъ разъ передъ границей полосами, вперемѣшку съ болотистыми мѣстами, пошли крупные хвойные лѣса, загроможденные буреломомъ. Стволы, сучья, пни, кустарникъ, молодая поросль — все это дѣлало путь очень труднымъ. То ползкомъ подъ упавшими деревьями, то обходя, то перелѣзая черезъ баррикады наваленныхъ стволовъ, я медленно двигался впередъ, будучи въ такомъ лѣсу въ безопасности, но рискуя сломать ногу въ любой моментъ.

Бѣда пришла совсѣмъ неожиданно. Перебираясь черезъ кучу поваленныхъ бурей стволовъ, я почувствовалъ, что гнилое дерево поддается подъ ногой и, качнувшись въ сторону, ударился бокомъ о стволъ сосенки. Внезапно изъ кармана раздался хрустъ раздавленнаго стекла.

Молніей мелькнула мысль — бутылка хлоръ-пикрина... Боже мой! Меня начинаетъ обливать та жидкость, быть около которой можно только въ противогазѣ. Черезъ нѣсколько секундъ ядовитый газъ охватитъ меня своимъ зловѣщимъ объятіемъ. Два-три вздоха, обморокъ, и черезъ минутудвѣ —смерть... И это въ дикомъ лѣсу, когда я въ плащѣ, связанномъ снаряженіемъ...

Я отчаяннымъ вздохомъ захватилъ въ легкія запасъ воздуха, мгновенно отстегнулъ и отбросилъ назадъ спинную сумку, отрывая пуговицы, сорвалъ съ себя злополучный плащъ и рванулся впередъ съ колотящимся сердцемъ и разрывающимися легкими.

Какъ я не сломалъ себѣ ногъ въ своихъ безумныхъ прыжкахъ черезъ буреломъ — не могу понять... Помню только, какъ въ полуообморокѣ я бросился на землю метрахъ въ 30-ти, задыхаясь и хватая воздухъ открытымъ ртомъ...

Эта быстрота бѣгства, да еще плотность брезента плаща, не позволившая жидкости смочить платье, — спасли меня.

Отдышавшись, я выбралъ длинную жердь и осторожно сталъ подкрадываться къ своимъ вещамъ, заходя со стороны вѣтра. Увидѣвъ плащъ, опять задержалъ воздухъ въ легкихъ, подбѣжалъ къ нему, зацѣпилъ жердью, забросилъ на стволъ поваленнаго дерева и убѣжалъ. Черезъ пять минутъ я такимъ же способомъ перевернулъ его такъ, чтобы хлоръ-пикринъ вылился изъ кармана, потомъ выудилъ сумку и провелъ цѣлую ночь безъ плаща, дрожа отъ сырого холода болотнаго лѣса.

Почти весь слѣдующій день я не рискнулъ одѣть плащъ и тащилъ его за собой на веревкѣ. Только къ вечеру, провѣтривъ его на вѣтру и на солнышкѣ, я смогъ одѣть его.

И вотъ теперь этотъ плащъ, едва не сдѣлавшійся для меня саваномъ, — со мной. И когда пережитое кажется сномъ, я разворачиваю его съ изнанки, осматриваю пятно отъ ядовитой жидкости и съ понятной гордостью вглядываюсь въ слова казеннаго штампа: "Свирьлагъ ОГПУ".

Не могу сказать, когда я перешелъ границу. Просѣкъ пришлось пересѣкать много. На каждой изъ нихъ таились опасности, и мнѣ не было времени вглядываться, имѣются ли на нихъ пограничные столбы, разставленные на километръ другъ отъ друга.

Но все-таки стали замѣчаться признаки чего-то новаго. Вотъ черезъ болото осушительныя канавы. Ихъ раньше не было. Но развѣ эти канавы не могли быть прокопаны на какомъ-нибудь "образцовомъ совхозѣ ОГПУ"?

Вотъ на тропинкѣ обрывокъ газеты. Языкъ незнакомый. Финскій? Но вѣдь, можетъ быть, это совѣтская газета, изданная въ Петрозаводскѣ на карельскомъ языкѣ.

Вотъ вдали небольшое стадо овецъ. Можно ли сказать съ увѣренностью, что это — финское хозяйство только потому, что въ Кареліи я нигдѣ не видалъ ни одной овцы?

Или, вотъ — старая коробка отъ папиросъ съ финской маркой. Но развѣ не могъ пройти здѣсь совѣтскій пограничникъ, куря контрабандныя папиросы?

Словомъ, я не зналъ точно, гдѣ я нахожусь, и рѣшилъ идти впередъ до тѣхъ поръ, пока есть силы и продовольствіе и пока я не получу безспорныхъ свѣдѣній, что я уже въ Финляндіи.

Помню, свою послѣднюю ночь въ лѣсу я провелъ совсѣмъ безъ сна — настолько были напряжены нервы. Близился моментъ, котораго я такъ страстно ждалъ столько лѣтъ...

Къ вечеру слѣдующаго дня, пересѣкая узелъ проселочныхъ дорогъ, я наткнулся на финскаго пограничника. Моментъ, когда я ясно увидѣлъ его нерусскую военную форму — былъ для меня однимъ изъ счастливѣйшихъ въ моей жизни...

Я радостно бросился впередъ, совсѣмъ забывъ, что представляю отнюдь не внушающую довѣрія картину: рослый парень съ измученнымъ, обросшимъ бородой лицомъ, въ набухшемъ и измятомъ плащѣ, обвѣшанный сумками, съ толстенной палкой въ рукѣ. Не мудрено, что пограничникъ не понялъ изъявленія моего дружелюбія, и ощетинился своей винтовкой. Маленькій и щуплый, онъ все пытался сперва словами, а потомъ движеніями винтовки заставить меня поднять руки вверхъ. Славный парень!.. Онъ, вѣроятно, и до сихъ поръ не понимаетъ, почему я и не подумалъ выполнить его распоряженія и весело смѣялся, глядя на его суетливо угрожающую винтовку. Наконецъ, онъ сталъ стрѣлять вверхъ, и черезъ полчаса я уже шелъ, окруженный солдатами и крестьянами, въ финскую деревню.