Иван Солоневич - Россия в концлагерe [дореволюционная орфография]

— Эй, товарищъ Солоневичъ. Кати сюда!

"Что за притча. Зачѣмъ я имъ нуженъ? Неужели мнѣ поручать бить?.. Бѣгу. Взволнованныя лица окружаютъ меня. Скороскоковъ вполголоса говоритъ:

— А, ну ка, докторъ, ударь-ка ты. Наши ребята такъ нервничаютъ, что я прямо боюсь... А вы у насъ дядя хладнокровный. Людей рѣзать привыкли, такъ тутъ вамъ пустякъ... Двиньте-ка...

Господи!.. И бываютъ же такія положенія!.. Черезъ нѣсколько часовъ я буду въ бѣгахъ, а теперь я рѣшаю судьбу матча между чекистами, которые завтра будутъ ловить меня, а потомъ, можетъ быть, и разстрѣливать... Чудеса жизни...

Не торопясь, методически, я устанавливаю мячъ и медленно отхожу для разбѣга. Кажется, что во всемъ мірѣ остаются только двое: я и вражескій голкиперъ, согнувшійся и замершій въ воротахъ.

По старому опыту я знаю, что въ такія минуты игра на нервахъ — первое дѣло. Поэтому я увѣренно и насмѣшливо улыбаюсь ему въ лицо и, не спѣша, засучиваю рукава футбольной майки. Я знаю, что каждая секунда, выигранная мною до удара, ложится тяжкимъ бременемъ на психику голкипера. Не хотѣлъ бы я теперь быть на его мѣстѣ...

Все замерло. На полѣ и среди зрителей есть только одна двигающаяся фигура — это я. Но я двигаюсь неторопливо и увѣренно. Мячъ стоитъ хорошо. Бутца плотно облегаетъ ногу. Въ нервахъ — приподнятая увѣренность...

Вотъ, наконецъ, и свистокъ. Бѣдный голкиперъ! Если всѣ въ лихорадкѣ ожиданія, то каково-то ему?..

Нѣсколько секундъ я напряженно всматриваюсь въ его глаза, опредѣляю въ какой уголъ воротъ бить и плавно дѣлаю первые шаги разбѣга. Потомъ мои глаза опускаются на мячъ и — странное дѣло — продолжаютъ видѣть ворота. Послѣдній стремительный рывокъ, ступня ноги пристаетъ къ мячу и въ сознаніи наступаетъ перерывъ въ нѣсколько сотыхъ секунды. Я не вижу полета мяча и не вижу рывка голкипера. Эти кадры словно вырѣзываются изъ фильма. Но въ слѣдующихъ кадрахъ я уже вижу, какъ трепыхается сѣтка надъ прыгающимъ въ глубинѣ воротъ мячемъ и слышу какой-то общій вздохъ игроковъ и зрителей...

Свистокъ, и ощущеніе небытія прекращается... Голъ!..

Гулъ апплодисментовъ сопровождаетъ насъ, отбѣгающихъ на свои мѣста. Еще нѣсколько секундъ игры и конецъ...3:2...

Затихло футбольное поле. Шумящимъ потокомъ вылились за ворота зрители. Одѣлись и ушли взволнованные матчемъ игроки...

Я задержался въ кабинетѣ, собралъ въ сумку свои запасы и черезъ заднюю калитку вышелъ со стадіона.

Чтобы уйти въ карельскіе лѣса, мнѣ нужно было перебраться черезъ большую полноводную рѣку Свирь. А весь городъ, рѣка, паромъ на ней, всѣ переправы — были окружены плотной цѣпью сторожевыхъ постовъ... Мало кому изъ бѣглецовъ удавалось прорваться даже черезъ эту первую цѣпь охраны... И для переправы черезъ рѣку я прибѣгъ къ цѣлой инсценировкѣ.

Въ своемъ бѣломъ медицинскомъ халатѣ, съ украшенными красными крестами сумками, я торопливо сбѣжалъ къ берегу, изображая страшную спѣшку. У воды нѣсколько бабъ стирали бѣлье, рыбаки чинили сѣти, а двое ребятишекъ съ лодочки удили рыбу. Регулярно обходящаго берегъ красноармейскаго патруля не было видно.

— Товарищи, — возбужденно сказалъ я рыбакамъ. — Дайте лодку поскорѣе! Тамъ, на другомъ берегу, человѣкъ умираетъ. Лошадь ему грудь копытомъ пробила... Каждая минута дорога...

— Ахъ, ты, Господи, несчастье-то какое!.. Что-жъ его сюда не привезли?

— Да трогаться съ мѣста нельзя. На дорогѣ помереть можетъ. Шутка сказать: грудная клѣтка вся сломана. Нужно на мѣстѣ операцію дѣлать. Вотъ у меня съ собой и всѣ инструменты и перевязки... Можетъ, Богъ дастъ, еще успѣю...

— Да, да... Вѣрно... Эй, ребята, — зычно закричалъ старше рыбакъ. — Греби сюда. Вотъ доктора отвезите на ту сторону. Да что-бъ живо...

Малыши посадили меня въ свою лодочку и подъ соболѣзнующія замѣчанія повѣрившихъ моему разсказу рыбаковъ я отъѣхалъ отъ берега.

Вечерѣло. Солнце уже опускалось къ горизонту, и его косые лучи, отражаясь отъ зеркальной поверхности рѣки, озаряли все золотымъ сіяніемъ... Гдѣ-то тамъ, на западѣ, лежалъ свободный миръ, къ которому я такъ жадно стремился. И я вспомнилъ слова поэта:

Вотъ, наконецъ, и сѣверный берегъ. Толчекъ — и лодка стала. Я наградилъ ребятъ и направился къ отдаленнымъ домикамъ этого пустыннаго берега, гдѣ находился воображаемый паціентъ... Зная, что за мной могутъ слѣдить съ другого берега, я шелъ медленно и не скрываясь. Зайдя за холмикъ, я пригнулся и скользнулъ въ кусты. Тамъ, выбравъ укромное мѣстечко, я прилегъ и сталъ ждать наступленія темноты.

Итакъ, двѣ задачи уже выполнены успѣшно: я выбрался изъ лагеря и переправился черезъ рѣку. Какъ будто немедленной погони не должно быть. А къ утра я буду уже въ глубинѣ карельскихъ лѣсовъ и болотъ... Ищи иголку въ стогѣ сѣна!

На мнѣ плащъ, сапоги, рюкзакъ. Есть немного продуктовъ и котелокъ. Компаса, правда, нѣтъ, но есть компасная стрѣлка, зашитая въ рукавѣ. Карты тоже нѣтъ, но какъ-то на аудіенціи у начальника лагеря я присмотрѣлся къ висѣвшей на стѣнѣ картѣ — идти сперва 100 километровъ прямо на сѣверъ, потомъ еще 100 на сѣверо-западъ и потомъ свернуть прямо на западъ, пока, если Богъ дастъ, не удастся перейти границы между волей и тюрьмой...

Темнѣло все сильнѣе. Гдѣ-то вдали гудѣли паровозы, смутно слышался городской шумъ и лай собакъ. На моемъ берегу было тихо.

Я перевелъ свое снаряженіе на походный ладъ, снялъ медицинскій халатъ, досталъ свою драгоцѣнную компасную стрѣлку, надѣвъ ее на булавку, намѣтилъ направленіе на N и провѣрилъ свою боевую готовность.

Теперь, если не будетъ роковыхъ случайностей, успѣхъ моего похода зависитъ отъ моей воли, силъ и опытности. Мосты къ отступленію уже сожжены. Я уже находился въ "бѣгахъ". Сзади меня уже ждала пуля, а впереди, если повезетъ, — свобода.

Въ торжественномъ молчаніи наступившей ночи я снялъ шапку и перекрестился.

Съ Богомъ! Впередъ!

Теперь возьмите, другъ-читатель, карту "старушки-Европы". Тамъ къ сѣверо-востоку отъ Ленинграда вы легко найдете большую область Карелію, на территоріи которой живетъ 150.000 "вольныхъ" людей и 350.000 заключенныхъ въ лагери ГПУ... Если вы всмотритесь болѣе пристально и карта хороша, вы между величайшими въ Европѣ озерами — Ладожскимъ и Онѣжскимъ — замѣтите тоненькую ниточку рѣки и на ней маленькій кружокъ, обозначающій городокъ. Вотъ изъ этого-то городка, Лодейное Поле, на окраинѣ котораго расположенъ одинъ изъ лагерей, я и бѣжалъ 28 іюля 1934 года.