Иван Солоневич - Россия в концлагерe [дореволюционная орфография]

Стародубцевъ заткнулся.

— Кончили?

— Кончилъ.

Якименко снова обводитъ ораву гипнотизирующимъ взоромъ.

— Ну?.. Кто еще?.. Что, и сказать нечего?

Откашливается Насѣдкинъ.

— У меня, разрѣшите, есть конкретное предложеніе. По части, чтобы заключить соціалистическое соревнованіе съ УРЧ краснознаменнаго Водораздѣльскаго отдѣленія. Если позволите, я зачитаю...

— Зачитывайте, — брезгливо разрѣшаетъ Якименко.

Насѣдкинъ зачитываетъ. О, Господи, какая халтура!.. Какая убогая провинціальная, отставшая на двѣ пятилѣтки халтура! Эхъ, мнѣ бы...

Насѣдкинъ кончилъ. Снова начальственное "ну?" и снова молчаніе. Я рѣшаюсь:

— Разрѣшите, гражданинъ начальникъ?

Разрѣшающее "ну"...

Я говорю, сидя на подоконникѣ, не мѣняя позы и почти не подымая головы. Къ совѣтскому начальству можно относиться корректно, но относиться почтительно нельзя никогда. И даже за внѣшней корректностью всегда нужно показать, что мнѣ на тебя, въ сущности, наплевать — обойдусь и безъ тебя. Тогда начальство думаетъ, что я дѣйствительно могу обойтись и что, слѣдовательно, гдѣ-то и какую-то зацѣпку я и безъ него имѣю... А зацѣпки могутъ быть разныя. Въ томъ числѣ и весьма высокопоставленныя... Всякій же совѣтскій начальникъ боится всякой зацѣпки...

— ... Я, какъ человѣкъ въ лагерѣ новый — всего двѣ недѣли — не рискую, конечно, выступать съ рѣшающими предложеніями... Но, съ другой стороны, я недавно съ воли, и я хорошо знаю тѣ новыя формы соціалистической организаціи труда (о, Господи!), которыя провѣрены опытомъ милліоновъ ударниковъ и результаты которыхъ мы видимъ и на Днѣпростроѣ, и на Магнитостроѣ, и на тысячахъ нашихъ пролетарскихъ новостроекъ (а опытъ сотенъ тысячъ погибшихъ!..) Поэтому я, принимая, такъ сказать, за основу интересное (еще бы!) предложеніе тов. Насѣдкина, считалъ бы нужнымъ его уточнить.

Я поднялъ голову и встрѣтился глазами со Стародубцевымъ. Въ глазахъ Стародубцева стояло:

— Мели, мели... Не долго тебѣ молоть-то осталось...

Я посмотрѣлъ на Якименко. Якименко отвѣтилъ подгоняющимъ "ну"...

И вотъ изъ моихъ устъ полились: Уточненіе пунктовъ договора. Календарные сроки. Коэффиціентъ выполненія. Контрольныя тройки. Буксиръ отстающихъ. Соціалистическое совмѣстительство лагерной общественности. Выдвиженчество лучшихъ ударниковъ...

Боюсь, что во всей этой абракадабрѣ читатель не пойметъ ничего. Имѣю также основаны полагать, что въ ней вообще никто ничего не понимаетъ. На извилистыхъ путяхъ генеральной линіи и пятилѣтокъ все это обрѣло смыслъ и характеръ формулъ знахарскаго заговора или завываній якутскаго шамана. Должно дѣйствовать на эмоціи. Думаю, что дѣйствуетъ. Послѣ получаса такихъ заклинаній мнѣ лично хочется кому-нибудь набить морду...

Подымаю голову, мелькомъ смотрю на Якименко... На его лицѣ — насмѣшка. Довольно демонстративная, но не лишенная нѣкоторой заинтересованности...

— Но, помимо аппарата самаго УРЧ, — продолжаю я, — есть и низовой аппаратъ — колоннъ, лагпунктовъ, бараковъ. Онъ, извините за выраженіе, не годится ни къ... (если Якименко выражался не вполнѣ литературными формулировками, то въ данномъ случаѣ и мнѣ не слѣдуетъ блюсти излишнюю pruderie). Люди новые, не всегда грамотные и совершенно не въ курсѣ элементарнѣйшихъ техническихъ требованій учетно-распредѣлительной работы... Поэтому въ первую голову мы, аппаратъ УРЧ, должны взяться за нихъ... Къ каждой группѣ работниковъ долженъ быть прикрѣпленъ извѣстный лагпунктъ... Каждый работникъ долженъ ознакомить соотвѣтственныхъ низовыхъ работниковъ съ техникой работы... Тов. Стародубцевъ, какъ наиболѣе старый и опытный изъ работниковъ УРЧ, не откажется, конечно (въ глазахъ Стародубцева вспыхиваетъ матъ)... Каждый изъ насъ долженъ дать нѣсколько часовъ своей работы (Господи, какая чушь! — и такъ работаютъ часовъ по 18). Нужно отпечатать на пишущей машинкѣ или на гектографѣ элементарнѣйшія инструкціи...

Я чувствую, что — еще нѣсколько "утонченій" и "конкретизацій", и я начну молоть окончательный вздоръ. Я умолкаю...

— Вы кончили, товарищъ...?

— Солоневичъ — подсказываетъ Богоявленскій.

— Вы кончили, товарищъ Солоневичъ?

— Да, кончилъ, гражданинъ начальникъ...

— Ну, что-жъ... Это болѣе или менѣе конкретно... Предлагаю избрать комиссію для проработки... Въ составѣ: Солоневичъ, Насѣдкинъ. Ну, кто еще? Ну, вотъ вы, Стародубцевъ. Срокъ — два дня. Кончаемъ. Уже четыре часа.

Выборы a` la soviet кончены. Мы выходимъ на дворъ, въ тощіе сугробы. Голова кружится и ноги подкашиваются. Хочется ѣсть, но ѣсть рѣшительно нечего. И за всѣмъ этимъ — сознаніе, что какъ-то — еще не вполнѣ ясно, какъ — но все же въ борьбѣ за жизнь, въ борьбѣ противъ актива, третьей части и стѣнки какая-то позиція захвачена.

На другой день Стародубцевъ глядѣлъ окончательнымъ волкомъ. Даже сознаніе того, что гдѣ-то въ джунгляхъ третьей части "прорабатывается" его доносъ, не было достаточно для его полнаго моральнаго удовлетворенія.

Мой "рабочій кабинетъ" имѣлъ такой видъ:

Въ углу комнаты — табуретка. Я сижу на полу, на полѣнѣ. Надо мною на полкахъ, вокругъ меня на полу и передо мною на табуреткѣ — всѣ мои дѣла: ихъ уже пудовъ пятьдесятъ — пятьдесятъ пудовъ пестрой бумаги, символизирующей сорокъ пять тысячъ человѣческихъ жизней.

Проходя мимо моего "стола", Стародубцевъ съ демонстративной небрежностью задѣваетъ табуретку ногой, и мои дѣла разлетаются по полу. Я встаю съ окончательно сформировавшимся намѣреніемъ сокрушить Стародубцеву челюсть. Въ этомъ христіанскомъ порывѣ меня останавливаетъ голосъ Якименки:

— Такъ вотъ онъ гдѣ...

Я оборачиваюсь.

— Послушайте, куда вы къ чертямъ запропастились? Ищу его по всѣмъ закоулкамъ УРЧ... Не такая ужъ миніатюрная фигура... А вы вотъ гдѣ приткнулись. Что это — вы здѣсь и работаете?

— Да, — уныло иронизирую я, — юрисконсультскій и планово-экономическій отдѣлъ.

— Ну, это безобразіе! Не могли себѣ стола найти?

— Да все ужъ разобрано.

— Tarde venientibus — полѣнья, — щеголевато иронизируетъ Якименко. — Бываетъ и такъ, что tarde venientibus — полѣньями...

Якименко понимающимъ взоромъ окидываетъ сцену: перевернутую табуретку, разлетѣвшіяся бумаги, меня, Стародубцева и наши обоюдныя позы и выраженія лицъ.

— Безобразіе все-таки. Передайте Богоявленскому, что я приказалъ найти вамъ и мѣсто, и стулъ, и столъ. А пока пойдемте ко мнѣ домой. Мнѣ съ вами кое о чемъ поговорить нужно.

— Сейчасъ, я только бумаги съ пола подберу.

— Бросьте, Стародубцевъ подберетъ. Стародубцевъ, подберите.

Съ искаженнымъ лицомъ Стародубцевъ начинаетъ подбирать.... Мы съ Якименко выходимъ изъ УРЧ...

— Вотъ идіотская погода, — говоритъ Якименко тономъ, предполагающимъ мою сочувственную реплику. Я подаю сочувственную реплику. Разговоръ начинается въ, такъ сказать, свѣтскихъ тонахъ: погода, еще о художественномъ театрѣ начнетъ говорить...