Иван Солоневич - Россия в концлагерe [дореволюционная орфография]

Мы попали въ Медгору въ исключительно неудачный моментъ: тамъ шло очередное избіеніе младенцевъ, сокращали "аппаратъ". На волѣ — эта операція производится съ неукоснительной регулярностью — приблизительно одинъ разъ въ полгода. Теорія такихъ сокращеній исходитъ изъ того нелѣпаго представленія, что бюрократическая система можетъ существовать безъ бюрократическаго аппарата, что власть, которая планируетъ и контролируетъ и политику, и экономику, и идеологію, и "географическое размѣщеніе промышленности", и мужицкую корову, и жилищную склоку, и торговлю селедкой, и фасонъ платья, и брачную любовь, — власть, которая, говоря проще, насѣдаетъ на все и все выслѣживаетъ, — что такая власть можетъ обойтись безъ чудовищно разбухшихъ аппаратовъ всяческаго прожектерства и всяческой слѣжки. Но такая презумпція существуетъ. Очень долго она казалась мнѣ совершенно безсмысленной. Потомъ, въѣдаясь и вглядываясь въ совѣтскую систему, я, мнѣ кажется, понялъ, въ чемъ тутъ зарыта соціалистическая собака: правительство хочетъ показать массамъ, что оно, правительство, власть, и система, стоитъ, такъ сказать, на вершинѣ всѣхъ человѣческихъ достиженій, а вотъ аппаратъ — извините — сволочной. Вотъ мы, власть, съ этимъ аппаратомъ и боремся. Ужъ такъ боремся... Не щадя, можно сказать, животовъ аппаратныхъ... И если какую-нибудь колхозницу заставляютъ кормить грудью поросятъ, — то причемъ власть? Власть не при чемъ. Недостатки механизма. Наслѣдіе проклятаго стараго режима. Бюрократическій подходъ. Отрывъ отъ массъ. Потеря классоваго чутья... Ну, и такъ далѣе. Система — во всякомъ случаѣ, не виновата. Система такая, что хоть сейчасъ ее на весь міръ пересаживай...

По части пріисканія всевозможныхъ и невозможныхъ козловъ отпущенія совѣтская власть переплюнула лучшихъ въ исторіи послѣдователей Маккіавели. Но съ каждымъ годомъ козлы помогаютъ все меньше и меньше. Въ самую тупую голову начинаетъ закрадываться сомнѣніе: что-жъ это вы, голубчики, полтора десятка лѣтъ все сокращаетесь и приближаетесь къ массамъ, — а какъ была ерунда, такъ и осталась. На восемнадцатомъ году революціи женщину заставляютъ кормить грудью поросятъ, а надъ школьницами учиняютъ массовый медицинскій осмотръ на предметъ установленія невинности... И эти вещи могутъ случаться въ странѣ, которая оффиціально зовется "самой свободной въ мірѣ". "Проклятымъ старымъ режимомъ", "наслѣдіемъ крѣпостничества", "вѣковой темнотой Россіи" и прочими, нѣсколько мистическаго характера, вещами тутъ ужъ не отдѣлаешься: при дореволюціонномъ правительствѣ, которое исторически все же ближе было къ крѣпостному праву, чѣмъ совѣтское, — такія вещи просто были бы невозможны. Не потому, чтобы кто-нибудь запрещалъ, а потому, что никому бы въ голову не пришло. А если бы и нашлась такая сумасшедшая голова — такъ ни одинъ врачъ не сталъ бы осматривать и ни одна школьница на осмотръ не пошла бы...

Да, въ Россіи сомнѣнія начинаютъ закрадываться въ самыя тупыя головы. Оттого-то для этихъ головъ начинаютъ придумывать новыя побрякушки — вотъ вродѣ красивой жизни... Нѣкоторыя головы въ эмиграціи начинаютъ эти сомнѣнія "изживать"... Занятіе исключительно своевременное.

...Въ мельканіи всяческихъ административныхъ мѣропріятій каждое совѣтское заведеніе, какъ планета по орбитѣ, проходитъ такое коловращеніе: сокращеніе, укрупненіе, разукрупненіе, разбуханіе и снова сокращеніе: у попа была собака...

Когда, вслѣдствіе предшествующихъ мѣропріятій, аппаратъ разбухъ до такой степени, что ему, дѣйствительно, и повернуться нельзя, начинается кампанія по сокращенію. Аппаратъ сокращаютъ неукоснительно, скорострѣльно, безпощадно и безтолково. Изъ этой операціи онъ вылѣзаетъ въ такомъ изуродованномъ видѣ, что ни жить, ни работать онъ въ самомъ дѣлѣ не можетъ. Отъ него отгрызли все то, что не имѣло связей, партійнаго билета, умѣнья извернуться или пустить пыль въ глаза. Изгрызенный аппаратъ временно оставляютъ въ покоѣ со свирѣпымъ внушеніемъ: впредь не разбухать. Тогда возникаетъ теорія "укрупненія": нѣсколько изгрызенныхъ аппаратовъ соединяются вкупѣ, какъ слѣпой соединяется съ глухимъ. "Укрупнившись" и получивъ новую вывѣску и новыя "плановыя заданія", новорожденный аппаратъ начинаетъ понемногу и потихоньку разбухать. Когда разбуханіе достигнетъ какого-то предѣла, при которомъ снова ни повернуться, ни вздохнуть, — на сцену приходитъ теорія "разукрупненія". Укрупненіе соотвѣтствуетъ централизаціи, спеціализаціи, индустріализаціи и вообще "масштабамъ". Разукрупненіе выдвигаетъ лозунги приближенія. Приближаются къ массамъ, къ заводамъ, къ производству, къ женщинамъ, къ быту, къ коровамъ. Во времена пресловутой кроличьей эпопеи былъ даже выброшенъ лозунгъ "приближенія къ бытовымъ нуждамъ кроликовъ". Приблизились. Кролики передохли.

Такъ вотъ: вчера еще единое всесоюзное, всеобъемлющее заведеніе начинаетъ почковаться на отдѣльные "строи", "тресты", "управленія" и прочее. Всѣ они куда-то приближаются. Всѣ они открываютъ новые методы и новыя перспективы. Для новыхъ методовъ и перспективъ явственно нужны и новые люди. "Строи" и "тресты" начинаютъ разбухать — на этотъ разъ беззастѣнчиво и безпардонно. Опять же — до того момента, когда — ни повернуться, ни дохнуть.

Начинается новое сокращеніе.

Такъ идетъ вотъ уже восемнадцать лѣтъ. Такъ идти будетъ еще долго, ибо совѣтская система ставитъ задачи, никакому аппарату непосильныя. Никакой аппаратъ не сможетъ спланировать красивой жизни и установить количество поцѣлуевъ, допустимое теоріей Маркса-Ленина-Сталина. Никакой контроль не можетъ услѣдить за каждой селедкой въ каждомъ кооперативѣ. Приходится нагромождать плановика на плановика, контролера на контролера и сыщика на сыщика. И потомъ планировать и контроль, и сыскъ.

Процессъ разбуханія объясняется тѣмъ, что когда вчернѣ установлены планы, контроль и сыскъ, выясняется, что нужно планировать сыщиковъ и организовывать слѣжку за плановиками. Организуется плановой отдѣлъ въ ГПУ и сыскное отдѣленіе въ Госпланѣ. Въ плановомъ отдѣлѣ ГПУ организуется собственная сыскная ячейка, а въ сыскномъ отдѣленіи Госплана — планово-контрольная группа. Каждая гнилая кооперативная селедка начинаете обрастать плановиками, контролерами и сыщиками. Такой марки не въ состояніи выдержать и гнилая кооперативная селедка. Начинается перестройка: у попа была собака...

Впрочемъ, на волѣ эти сокращенія проходятъ болѣе или менѣе безболѣзненно. Резиновый совѣтскій бытъ приноровился и къ нимъ. Какъ-то выходитъ, что когда сокращается аппаратъ А, начинаетъ разбухать аппаратъ Б. Когда сокращается Б — разбухаетъ А. Иванъ Ивановичъ, сидящій въ А и ожидающій сокращенія, звонитъ по телефону Ивану Петровичу, сидящему въ Б и начинающему разбухать: нѣтъ-ли у васъ, Иванъ Петровичъ, чего-нибудь такого подходящаго. Что-нибудь такое подходящее обыкновенно отыскивается. Черезъ мѣсяцевъ пять-шесть и Иванъ Ивановичъ, и Иванъ Петровичъ мирно перекочевываютъ снова въ аппаратъ А. Такъ оно и крутится. Особой безработицы отъ этого не получается. Нѣкоторое углубленіе всероссійскаго кабака, отъ всего этого происходящее, въ "общей тенденціи развитія" мало замѣтно и въ глаза не бросается. Конечно, покидая аппаратъ А, Иванъ Ивановичъ никому не станетъ "сдавать дѣлъ": просто вытряхнетъ изъ портфеля свои бумаги и уйдетъ. Въ аппаратѣ Б Иванъ Ивановичъ три мѣсяца будетъ разбирать бумаги, точно такимъ же образомъ вытряхнутыя кѣмъ-то другимъ. Къ тому времени, когда онъ съ ними разберется, его уже начнутъ укрупнять или разукрупнять. Засидѣться на одномъ мѣстѣ Иванъ Ивановичъ не имѣетъ почти никакихъ шансовъ, да и засиживаться — опасно...