Пол Престон - Франко. Биография

Такие косметические меры ничего не изменили в отношениях Франко с Фалангой. Политическая ценность для него Фаланги снова проявилась во время пышного празднования Дня каудильо 1 октября 1945 года — в девятую годовщину прихода Франко к верховной власти. Церемония бросила вызов всему миру, продемонстрировав, какой огромной поддержкой пользуется каудильо у народа и институтов режима. Церковь приняла полномасштабное участие в празднествах. Франко, сопровождаемый министрами, руководством Фаланги и высшим командованием трех родов войск, присутствовал на хоральной мессе с оркестром, которой руководил весьма профранкистски настроенный епископ Мадрида — Алкала Леопольдо Эйхо-и-Гарай, в церкви Сан Франсиско эль Гранде, ближайшей к кафедральному собору столицы. Затем был торжественно исполнен «Те Деум» под руководством папского нунция монсеньора Чи-коньяни. После этого каудильо устроил высоким гостям роскошный прием в тронном зале дворца Паласио Реал. За стенами дворца на улицах, украшенных испанскими флагами, маршировала фалангистская молодежь (frente de Juventudes). Подобные празднества прошли по всей Испании 49.

Как торжества, так и реакция на письмо Серрано Суньера подтвердили слова, сказанные Франко Мартину Артахо еще весной. Каудильо прикинул плюсы и минусы от сохранения и роспуска Фаланги. Он понимал, что перемены в Фаланге, или Движении (Movimiento), — никак не изменят отношение к нему западных демократий. Во всяком случае, Фаланга была ЕГО движением, и каудильо склонялся к тому, чтобы сохранить существующий в стране механизм, который обеспечивал ему постоянное восхваление. Вследствие же роспуска Фаланги возникло бы две серьезные проблемы. Первая — куда девать сотни тысяч тех, кто кормился в Фаланге с ее расплодившейся бюрократией. Вторая — в какой степени роспуск Фаланги будет способствовать распространению оппозиционных группировок. Напротив, сохранить Фалангу значило оставить неприкосновенным гигантский аппарат, укомплектованный теми, кто знал, что их существование под угрозой, и кому некуда деваться, а это обеспечивало их беззаветную верность каудильо. Ничего не меняя, Франко заручился бы горячей поддержкой сотен тысяч фалангистов.

Со стороны позиция казалась надежной, на самом же деле Франко прилагал максимум усилий, чтобы укрепить ее. Между 3-м и 11 октября каудильо заставлял заседать свой кабинет по четыре часа в день. За туманными рассуждениями о повышении «участия народа в делах государства», что предполагалось воплотить путем периодического проведения референдумов, стояло желание — как дал понять Франко своим министрам — произвести некоторые перемены. О возвращении к политическим партиям он и не помышлял, считая, что Британия пришла из-за них к социализму и чуть ли не на грань коммунизма. Поскольку Запад не хочет видеть в Испании ни революции, ни коммунизма, Франко решил проводить косметические перемены, дабы приглушить критику из-за рубежа, и подождать, когда Запад и Советский Союз в конце концов переругаются, и Запад созреет для переоценки его режима. Каудильо предложил, чтобы пропаганда направила усилия в сторону Хартии прав испанского народа и Закона о наследии. Когда Артахо сказал, что следовало бы вынести частичную амнистию политическим заключенным, Франко ответил: «Старого зачеркивать не будем» (nosotros no borramos). Кто-то выразил мнение, что нужно провести муниципальные выборы, тем самым изобразив демократические преобразования, каудильо уточнил: выборы могут быть объявлены, а затем их придется отложить на неопределенный срок. На референдум он согласился, упомянув о необходимости «надеть для гарантии демократический наряд» и с оптимизмом заявив: «Мы на пороге чуда» 50.

Замечания, сделанные на заседании правительства, показали, что, одержимый имперской идеей, Франко образца 1940 года благодаря огромному опыту превратился в 1945 году в осторожного и хитрого политика. То, что ему удалось умело воспользоваться тем, что англо-американцы не желают провоцировать новую гражданскую войну, также подтверждало его опыт и ловкость. Двадцать шестого октября он публично показал, что сбросить его может лишь военная сила, которая нанесет поражение армии. В тот день собрались уцелевшие выпускники толедской Военно-пехотной академии (Academia Militar de Infanteria). Было инициировано публичное восхваление заслуг Франко, в котором приняли участие лидеры победившей в Гражданской войне коалиции, армии, Церкви и Фаланги. В сопровождении эскорта генералов он вошел в кафедральный собор под королевским балдахином, и его благословил примас — архиепископ Пла-и-Дениэль. Провозглашенный «покровителем города»* он получил отделанный золотом и серебром жезл и проследовал в Алкасар. Окруженный символикой националистов, оказавшихся в осаде, каудильо с вызовом заявил, что армия сорвет зловещие планы враждебных политических партий и франкмасонов 51. Широкое освещение этого события прессой походило на массовый шантаж. Из сообщений спецслужб Франко знал, что большинство испанцев страшилось кошмара новой гражданской войны 52. Такой же точки зрения придерживалось посольство США: «Стремление почти всех слоев испанского общества — избежать нового кровопролития; ничто так не играет на руку генералу Франко, как довод, что форсирование перемен означает новый 1936 год» 53.

Из Пардо в западные посольства просачивались самые противоречивые сообщения. Мэллиту и Армуру старательные информаторы однажды сообщили, будто каудильо решил, что с игрой покончено, а в другой — что он будет сражаться до последнего на развалинах своего дворца 54. Ситуация сложилась напряженная, но «слепая вера» и неиссякаемый оптимизм не оставляли Франко. Его бункерный менталитет дал себя знать, когда он сказал генералу Мартинесу Кампосу: «Я не сделаю такой ошибки, как генерал Примо де Ривера. Я не уйду. Для меня отсюда одна дорога — прямо на кладбище» 55. Растущая уверенность каудильо в себе обескураживала Нормана Армура 56. Но в начале октября американский посол испытал некоторое удовлетворение, когда бюллетень посольства США опубликовал мартовское письмо Рузвельта к Франко. Перед посольством, быстро распространившим девяносто тысяч экземпляров бюллетеня, выстраивались очереди желающих получить экземпляр. Франко встревожился, и испанское правительство выразило протест Армуру 57.

В начале декабря 1945 года глубоко озабоченный Армур покинул Мадрид. Он отслужил во внешнеполитическом ведомстве тридцать три года, поэтому в его отставке не было ничего необычного, но американская пресса истолковала это в таком духе, словно Франко публично нанес ему оскорбление. Это впечатление усилилось тем, что на место Армура не направили замену на уровне посла 58. Двадцать девятого ноября, нанеся каудильо прощальный визит, Армур сказал ему, что разочарован медленным темпом политических перемен. «С полной уверенностью в себе и чувством собственной правоты» Франко лишь посоветовал ему проявлять терпение 59. В течение двух часов генералиссимус разглагольствовал об опасности слишком быстрых перемен и уверял посла, что вся критика его режима за рубежом затеяна коммунистами 60. После отъезда Армура посольство Соединенных Штатов до 1951 года возглавлял временный поверенный. Франко понимал, что такое унизительное для него положение — не больше чем пустая формальность, которой все и кончится. Он быстро сообразил, что менталитет осажденного государства можно с выгодой использовать во внутренней пропаганде. К тому же Мэллит рассудил верно: сбросить Франко может только армия, а тот между тем знал, что заручиться армейской поддержкой ему удастся, намекнув на то, что его уход означает конец «хороших деньков» для армии 61.