Пол Престон - Франко. Биография

В декабре 1936 года он выдал больше правды, чем собирался, когда сказал португальскому журналисту: «Мы совершили военную ошибку, и совершили намеренно. Для взятия Толедо требовалось отвести наши силы от Мадрида. Для испанских националистов Толедо представлял собой политическую проблему, которую надо было решить» 41. Какими бы мотивами ни руководствовался Франко, его личные амбиции не пострадали, зато для дела националистов это имело серьезные последствия. После того как мадридцы получили возможность организовать оборону, инициатива в войне перешла к республиканцам так же, как в свое время она перешла к мятежникам после переброски через пролив африканской армии Франко.

Продвижение ее и без того уже значительно замедлилось. На преодоление 80 километров от Талаверы до Толедо ей потребовалось примерно столько же времени, сколько на 400 километров пути от Севильи до Талаверы — свидетельство того, что на стороне республики стали постепенно появляться подготовленные бойцы 42. Уже одно это должно бы заставить поторопиться с наступлением на столицу. Тем не менее 25 сентября три колонны марокканской армии, командиром которой накануне был назначен ветеран колониальных войн и приверженец карлистов генерал Варела, приступили к броску на юг, к Толедо. Под командованием полковника Асенсио, майора Кастехона и полковника Фернандеса Баррбна они перерезали дорогу на Мадрид, а на следующий день вышли на оборонительные рубежи города. После ожесточенного боя милиция начала отступать. Двадцать седьмого сентября иностранным военным корреспондентам, которым до этого позволялось «участвовать» в самых кровавых боях этой войны, не разрешили сопровождать атакующих легионеров и «регуларес». Те снова устроили бойню. Пленных не брали. Улицы были завалены трупами, струйки крови собирались в лужи. Американский журналист Уэбб Миллер рассказывал послу США, что видел обезглавленные трупы бойцов милиции. В больнице Святого Иоанна Крестителя в беспомощных раненых республиканцев бросали гранаты. На следующий день, 28 сентября, генерал Варела вступил в Алкасар, где Москардо встретил его лаконичным рапортом: «В Алкасаре без перемен, мой генерал» (Sin novedad en el Alcazar, mi general) 43.

Воскресным вечером 27 сентября в честь толедской победы Франко, Ягуэ и Милян Астрай выступили в Касересе с балкона Паласио-де-лос-Гольфинес с речами перед восторженно ревущей толпой. Франко говорил неуверенно, его подрагивающий голос отнюдь не воодушевлял собравшихся. Ягуэ под впечатлением волнующего разговора, который он имел с Франко чуть раньше в этот день, увлекся и выступал с энтузиазмом. Он горячо заявил о Франко: «Завтра он будет нашим генералиссимусом, главой государства». Милян Астрай сказал: «Наш народ, наша армия, ведомые Франко, идут к победе». Парадом прошли фалангисты и легионеры, оркестр играл гимн Легиона «Женихи смерти» (Los novios de la muerte) и песню фалангистов «Лицом к солнцу» (Cara ai sol). Толпа скандировала: «Франко! Франко! Франко!» Сцены народного ликования в самых ярких красках были расписаны в прессе националистской зоны 44.

Пока перед дворцом ораторы распаляли толпу, Николас Франко и Кинделан составляли план завтрашней встречи хунты, на которой предстояло установить полномочия нового генералиссимуса. Ягуэ уже сделал свое дело, объявив в своей речи, что Легион хочет видеть Франко главнокомандующим. Николас Франко и Кинделан продолжали разыгрывать эту роль, позаботившись, чтобы по прибытии на аэродром в Саламанке Франко был встречен почетным караулом, состоящим не только из авиаторов, но и из подразделений карлистских «рекетес» и фалангистов. Таким образом, встречу предваряла демонстрация политической и военной силы Франко с элементами устрашающей символики 45. В понедельник утром 28 сентября Франко, Оргас, Кинделан и Ягуэ вылетели в Саламанку, «полные решимости», по словам Кинделана, «любой ценой достигнуть своих патриотических целей» 53 53 Легенда франкистских мифотворцев, будто Франко не присутствовал на встрече, не имеет под собой никаких оснований и имеет целью создать впечатление, что у генералиссимуса власть уже была в кармане. Брайен Крозьер (Brian Crozier) ошибочно переносит дату встречи в Саламанке на 29 сентября и делает вывод об отсутствии там Франко на том основании, что он в этот день обменивался рукопожатиями с Москардо в Толедо. .

На утреннем заседании одни генералы не проявили склонности обсуждать вопрос о полномочиях главнокомандующего; другие выступали за перенос принятия решения по этому вопросу на несколько недель. В конце концов они в обстановке единодушия (истинного или показного) согласились сделать Франко главнокомандующим. Но в их намерениях не было и намека на то, что ему доверяется политическое руководство. Считалось, что скоро падет Мадрид и вот-вот война окончится, и генералы не были настроены возлагать на Франко широкие полномочия, поскольку подозревали, что потом убедить его отказаться от них будет трудно. Однако Кинделан настаивал на обсуждении и даже зачитал проект декрета. В соответствии с его первой статьей предусматривалось подчинение главнокомандующему армии, флота и авиации, во второй говорилось, что главнокомандующий будет называться генералиссимусом, а в третьей — что пост генералиссимуса предусматривает наделение Франко функциями главы государства, «пока длится война». Последняя фраза гарантировала Франко поддержку генералов-монархистов. Предложение о роспуске Хунты национальной обороны было встречено враждебно, особенно со стороны Молы. Он признавал, что Франко был выше всех по профессиональным качествам, но это вовсе не значило, что он был готов вручить ему абсолютную политическую власть. Даже Оргас колебался, не зная, стоит ли поддерживать Кинделана.

За обедом Кинделан и Ягуэ стали обрабатывать своих товарищей, описывая сцены ликования в Касересе. Несомненно, Ягуэ напирал на волю Легиона, а Николас Франко подчеркивал заинтересованность немцев в принятии декрета. Перед вторым, дневным, заседанием Кейпо и Мола отправились в свои штабы. Наконец с трудом было достигнуто соглашение, что Франко будет главой правительства и генералиссимусом. Кабанельяс обязался за два дня придать соглашению законную силу 46. Покидая встречу, воодушевленный Франко сказал гостеприимному хозяину, Антонио Пересу Табернеро: «Это самый важный момент в моей жизни» 47. Кабанельяс, по-прежнему охваченный сомнениями, решился подписать декрет только к ночи 28 сентября и только после длительных телефонных консультаций с Молой и Кейпо. По словам сына Кабанельяса, Кейпо де Льяно сказал: «Франко — свинья 54 54 Сам Кабанельяс определил сказанное Кейпо как «непечатное», так что насчет «свиньи» это просто предположение. . Мне он никогда не нравился и не нравится. Придется играть в эту игру, пока он не зарвется». Более осторожный Мола пояснил, что не испытывает радости от такого выбора, но альтернативы Франко не видит 48.