Леонид Млечин - Знаменитые самоубийцы

– Почему я, а не Соколов? – удивился Огарков.

– Во-первых, вы моложе. Во-вторых, это ваша идея, вам ее и реализовывать.

Огарков пытался сопротивляться, попросил содействия у Виталия Воротникова, который стал членом политбюро. Воротников отговорил Огаркова обращаться к генеральному секретарю Черненко, зная, что тот во всем прислушивается к Устинову, но устроил маршалу беседу с Горбачевым, который был фактически вторым секретарем ЦК КПСС. Но позиции Устинова были непоколебимы.

20 сентября 1984 года в Ореховой комнате Кремля, где перед заседанием политбюро собирались высшие руководители страны для неофициального обмена мнениями, председатель Совета министров Николай Тихонов неуверенно завел разговор о судьбе маршала:

– Может, не трогать Огаркова?

Воротников и Горбачев его поддержали. Черненко вопросительно посмотрел на Устинова. Тот твердо сказал:

– Нет, в Генштабе необходимо оздоровить обстановку.

Спорить с министром обороны никто не решился. Огарков был освобожден от должности начальника Генерального штаба. А через три месяца Устинов неожиданно скончался…

В роли начальника Главного направления Николай Огарков оказался в положении бесправного свадебного генерала – вся власть оставалась у командующих округами. Вскоре Огарков отошел от дел. А его место в Генеральном штабе занял Ахромеев. Он обосновался в хорошо знакомом ему большом кабинете, где в углу стоял огромный глобус.

Устинов ценил Ахромеева за знания, за фантастическую работоспособность и преданность делу. В отличие от Огаркова Ахромеев с министром не пререкался, был послушным и исполнительным и не позволял себе иметь точку зрения, отличную от позиции Устинова. Устинова на посту министра сменил маршал Сергей Соколов, который вместе с Ахромеевым воевал в Афганистане.

Бывший председатель Совета министров СССР Николай Иванович Рыжков вспоминал о том, что Ахромеев сам занимался ликвидацией последствий аварии на Чернобыльской АЭС:

«Мне нравились его педантичная четкость, его немногословность, умение уходить от суеты и паники даже в самых трагических ситуациях, делать то, что нужно сию минуту, и не размениваться на пустяки. Казалось бы, чему тут удивляться? Военный же человек! К сожалению, я встречал и других военных…

Благодарен судьбе, что именно он, а не кто-то другой реально руководил действиями армии, хотя формально руководство осуществлял, конечно же, министр обороны. Но я на собственном опыте отлично познал разницу между формальным и реальным».

Сергей Ахромеев возглавил Генеральный штаб незадолго до начала перестройки. Он и не подозревал, каким трудным окажется для него это время. Он был воспитан совсем в иных представлениях.

В 1981 году в Советском Союзе на вооружение был принят мобильный ракетный комплекс с двухступенчатой баллистической ракетой средней дальности РСД-10 «Пионер». Натовцы назвали новую ракету СС-20. Она имела разделяющиеся головные части индивидуального наведения с тремя ядерными боезарядами. Дальность полета превышала пять тысяч километров.

Установка «Пионеров» вдоль западных границ шла стремительными темпами. Американцы фиксировали, что каждую неделю появляются две новые ракеты. Всего было поставлено на вооружение 650 ракет. Появление такого количества современного ядерного оружия меняло баланс сил в Европе.

В ответ в декабре 1979 года НАТО приняло решение разместить в Западной Европе 464 новые крылатые ракеты наземного базирования «Томагавк» и заменить 108 устаревших ракет «Першинг» модернизированными ракетами «Першинг-2», которые еще только дорабатывались. Но пока ракеты не установлены, страны НАТО предложили Москве вступить в переговоры, чтобы сократить численность ядерного оружия в Европе.

Президент Рейган предложил «нулевое решение»: Советский Союз убирает свои ракеты «Пионер», Соединенные Штаты отказываются от установки «Першингов» и «Томагавков». Советские военные с негодованием отвергли это предложение. Начальник Генерального штаба Ахромеев объяснил дипломату Юлию Александровичу Квицинскому, которому поручили заняться ракетной проблемой, что количество «Пионеров» будет увеличено. Кроме того, есть план развернуть еще несколько сотен оперативно-тактических ракет меньшей дальности.

Квицинский был поражен:

– Как же так? Только что в соответствии с директивами, одобренными политбюро, я заявлял, что количество ракет не увеличится, что их число надо заморозить.

– Тогда об этом нельзя было говорить, а сейчас нужно сказать, – равнодушно ответил маршал. – Сегодня скажете «да», а завтра – «нет». Мало ли чего вы там заявляете, вы же не Брежнев.

То есть Брежнев публично говорил, что установка новых ракет заморожена, вся пропагандистская машина была приведена в действие, чтобы доказать миролюбие Советского Союза, а военные лихорадочно наращивали ядерный потенциал в Европе.

Ахромеев показал Квицинскому карту объектов НАТО в Европе, по которым должен быть нанесен ядерный удар; на ней значилось девятьсот с лишним целей. На каждую цель для верности было наведено несколько ядерных боезарядов…

В перестройку Михаил Горбачев, министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе и секретарь ЦК КПСС Александр Яковлев поставили перед собой задачу покончить с холодной войной, помириться со вчерашними врагами, сократить ядерные вооружения и не тратить на армию столько денег.

Внешняя политика, которую они проводили, перевернула всю птолемееву картину мира. Если США и НАТО не собираются на нас нападать, если Запад не враг, а друг, то зачем содержать такую армию и самоедскую военную экономику? Зачем пугать людей неминуемой войной, призывать их голодать и теснее сплачиваться вокруг КПСС?

Новая внешняя политика выполняла главную задачу-обеспечить добрые отношения с теми, кто раньше считался главным врагом, и создать условия для прогресса внутри страны. Надо было вывести Советский Союз из враждебного окружения, уменьшить давление на него, дать возможность заняться внутренними делами. Но каждый шаг вперед на этом направлении делал ненужными и идеологических секретарей, и генералов, и директорский корпус Военно-промышленного комплекса. И они восстали против такой политики, стали говорить, что Горбачев и Шеварднадзе во всем уступают Западу и не думают об интересах страны.

Это не так. Напротив, они первыми задумались: что составляет наш интерес? Военных вопрос о деньгах не интересовал: будет решение политбюро, будут и деньги. Теперь стали звучать вопросы: а есть ли на это деньги? Надо ли создавать все то оружие, которое хотят иметь военные?

Военные восстали против новой внешней и оборонной политики Горбачева. Ахромеев оказался в центре этой борьбы. С одной стороны, он сам понимал, что нужно сокращать непосильные для страны военные расходы и договариваться с американцами о сокращении ядерных арсеналов. С другой, он настаивал на том, чтобы сокращения были очень умеренными. И он органически не мог принять нового взгляда на мир и на Запад в частности.