Леонид Млечин - Знаменитые самоубийцы

Хотя были люди, которые Келдыша не боялись, и он признавал их ум и познания. Он понимал, что ученым нужна атмосфера и творческого поиска. В его институте никогда не было соцсоревнования, которое было форменным издевательством над учеными.

В молодости говорили о вспыльчивом, цыганском темпераменте Келдыша (уверяли, будто в жилах одной из его бабушек, жены генерала от инфантерии Александра Николаевича Скворцова, текла цыганская кровь). Другим его дедом был Михаил Фомич Келдыш, который окончил духовную семинарию, но стал военным врачом и тоже дослужился до генерала.

Мстислав Всеволодович первое время писал в анкетах: «из дворян». При такой биографии его с трудом приняли в партию. Спас положение присутствовавший секретарь райкома, у которого была инструкция обеспечить партбилет важному для страны ученому.

В 1936 году арестовали и на следующий год расстреляли его брата Михаила, аспиранта исторического факультета. Другого брата, Александра, арестовали как «французского шпиона». Он провел за решеткой полтора года, но его выпустили, потому что в этот момент на Лубянке происходила смена команды. И в этот короткий период кое-кого отпускали, и Александру Келдышу повезло…

Все это не прошло бесследно для Мстислава Всеволодовича. С годами в нем усиливались замкнутость, молчаливость. Легко он чувствовал себя только среди своих. Коллеги обращались к нему: «Слушайте, Эм Вэ». Для своих он был почти богом. Общение с ним – это лучший период жизни, хотя это и годы тяжелейшей работы, считает лауреат Ленинской и Государственной премий член-корреспондент Академии наук Михаил Яковлевич Мэров:

– Он сам горел и заставлял гореть других. Когда я его впервые увидел, то этот спокойный, очень рассудительный человек поразил меня глубиной вопросов, которые он задавал, и своими комментариями. Причем он умудрялся даже поправлять докладчиков, и даже поправлял их, когда они называли неверные цифры. Мы часто говорили, что Господь Бог поцеловал его в лоб. Специалисты, которые были о себе очень высокого мнения, когда возникали сложные проблемы, говорили: «Надо посоветоваться с мудрым».

У него были фантастические организационные способности. Он был прирожденным лидером. Если у нас сейчас нет крупных результатов в космонавтике, если изменилось отношение к космическим исследованиям, то потому, что нет лидеров его уровня. Общаться с гениальными людьми непросто. Но превосходства, пренебрежительного, высокомерного отношения мы с его стороны не чувствовали. Он был достаточно строгим – особенно к тем, с кем непосредственно работал. Вместе с тем он был достаточно простым человеком. Мне не раз приходилось бывать у него дома. Это был совершенно другой человек, полностью раскрепощенный. Он даже по-другому обсуждал те проблемы, которые накануне мы обсуждали в институте или в президиуме академии…

Михаил Мэров руководил в институте Келдыша отделом физики планет.

Лекции на мехмате Мстислав Всеволодович читал деловито, ни на что не отвлекаясь, на посторонние темы не высказываясь. У него не было ни конспекта, ни бумажек в карманах – это на мехмате не принято. Очень редко, вспоминают его бывшие студенты, он вдруг останавливался среди лекции. С легкой смущенной улыбкой пробегал написанное на доске, быстро находил описку (именно описку, а не ошибку), и лекция продолжалась.

Он был очень пунктуален, строго спрашивал с себя и не позволял себе опаздывать или не выполнять обещаний. Ровно в девять утра его «Чайка» въезжала в ворота института. Все совещания и встречи начинались точно в назначенное время. Все подсобные службы, начиная с машбюро, работали столько, сколько надо было для дела.

Он был жестким и требовательным руководителем. Его указания не обсуждались, а исполнялись с армейской быстротой. Но все важнейшие вопросы решались на совещании заведующих отделами, и Келдыш прислушивался к мнению руководителей отделов. В институте не было столовой для начальства. Келдыш обедал вместе со всеми. Его сотрудники вспоминают, что в годы президентства он приезжал в институт только два раза в неделю. Видно было, как тяжелой, болезненной походкой он поднимается по лестнице в свой кабинет.

В 1961 году решением ЦК и правительства большое число научных институтов передали в отраслевые ведомства. Техническая наука была отделена от Академии наук. Одно из печальных последствий этого, как тогда казалось, разумного и практичного решения стало колоссальное отставание советской науки в вычислительной технике.

Сотрудники института требовали от Келдыша новой вычислительной техники, наивно полагая, что он может все, а он видел регресс отечественной вычислительной техники, ничего не мог сделать и, как говорят его сотрудники, глубоко переживал свое бессилие. Хотя в ранние годы в ответ на слова сотрудников о том, как трудно соревноваться с американцами, которые все считают на мощных компьютерах, говорил:

– Ничего, обойдемся серым веществом.

Считал, что советские математики все равно считают быстрее американцев.

Слушая докладчика, он как бы дремал, но на самом деле слушал очень внимательно, сразу замечал неточности и находил слабые места. Каждый мог прийти к Келдышу и посоветоваться. Он сразу видел просчеты и мог иногда закрыть работу, если оказывалось, что она ошибочна. Говорил очень вежливо:

– У вас неправильно поставлена задача, начинайте с самого начала.

Но в нерабочее время охотно присоединялся к своим сотрудникам, которые отмечали какие-то праздники за общим столом в институтском подвале. Дружил с академиками-математиками. Собирались они у Ивана Матвеевича Виноградова в его квартире на Тверской, выпивали, гуляли по ночной Москве. Дружба Келдыша с Виноградовым кому-то казалась странной. Академик Сергей Петрович Новиков, не скрывая своего возмущения говорил и писал о доносительстве Виноградова, о его нескрываемом антисемитизме и развращающем влиянии на многих математиков…

Мстислав Келдыш не был сухарем и не отказывался от радостей жизни. Однажды он зазвал к себе в кабинет главного архитектора академии, которому поручили строить новое здание на Ленинском проспекте, и предложил это отметить. Тот стал отказываться:

– Не могу – я за рулем.

Келдыш его успокоил:

– Ничего, я вам налью такой коньяк, который наша милиция не узнает. Французский…

Как это свойственно одаренным натурам, он был человеком широких и разнообразных интересов. Он знал и понимал классическую музыку, разбирался в живописи, любил французских импрессионистов.

– Деньги в загранкомандировках, – рассказывает академик Игорь Михайлович Макаров, – он тратил на литературу- профессиональную математическую, которая ему была нужна, и на произведения искусства.