Леонид Млечин - Знаменитые самоубийцы

– Нармумин Турапович Турапов, агроном по образованию, был директором совхоза, возглавлял машинно-тракторную станцию, потом стал секретарем райкома, председателем областного треста совхозов, председателем Сурхандарьинского облисполкома. В 1984 году его избрали первым секретарем Кашкадарьинского обкома;

– Хамдам Умаров начинал трудовой путь старшим дизелистом на нефтекомбинате, окончил московский нефтяной институт, был директором нефтеперерабатывающего завода, начальником Управления газовой и нефтяной промышленности Узбекского совнархоза. Из кресла управляющего делами правительства Узбекистана в 1978 году Умарова пересадили на должность первого секретаря Ферганского обкома;

– Мирзамахмуд Мирзарахманович Мусаханов, окончил московский текстильный институт, был министром легкой промышленности, председателем республиканского Госплана. В 1959 году его забрали в Москву и сделали секретарем ВЦСПС. Через два года вернули в Ташкент председателем республиканского комитета партийно-государственного контроля (то есть считался самым надежным человеком в республике), потом сделали первым заместителем главы правительства и, наконец, первым секретарем Ташкентского обкома. Мусаханов был членом ЦК КПСС и Героем Социалистического Труда…

На допросах они каялись во всех грехах и сознавались в любых преступлениях. Арестованные первые секретари обкомов рассказывали, как давали Рашидову миллионы рублей за должность, за депутатский значок, за золотую звезду Героя Социалистического Труда. Эти показания остались недоказанными, но представлялись очень достоверными.

Рано Абдуллаева, секретарь ЦК по идеологии, рассказывала на допросе, что была любовницей Рашидова и передавала ему деньги от тех, кто просил о повышении. Сам Гдлян пишет, что следователи были удивлены такими показаниями, которые ничем не подтверждались. В республике все знали, что жена Рашидова Хурсанд Гафуровна держала мужа в ежовых рукавицах.

Тельман Хоренович Гдлян напрасно удивлялся тому, что кто-то из арестованных наговаривает на себя. Такова, видимо, была атмосфера в следственной группе, что арестованные сами придумывали, в чем бы еще сознаться.

Следователи стали рассказывать журналистам о том, какую большую работу они проделали и как им теперь пытаются помешать кремлевские покровители узбекских преступников. Руководство Узбекистана действительно пыталось остановить процесс расследования, хотело реабилитации республики. В Москве были готовы скрыть масштабы коррупции, чтобы не ссориться с Узбекистаном. Однако следствие продолжалось, но теперь уже Гдляна и Иванова интересовали не узбекские политики, а московские.

Ручеек информации о «хлопковой мафии» в Узбекистане становился полноводнее по мере развития гласности в стране. Но ручеек никак не мог превратиться в реку; информации о ходе следствия, о картине преступных деяний не хватало. По естественным законам домысливали, дорисовывали картину, по одной найденной кости восстанавливали скелет чудовища.

Картина получалась пугающая. Мафия – это слово, удобное своей загадочной всеобщностью. Когда руководитель следственной группы Тельман Гдлян согласился беседовать с журналистами, а редакторы набрались смелости печатать интервью с ним, худшие опасения подтвердились. Страна узнала, с каким колоссальным трудом идет следствие, которому со всех сторон мешают: мафия не дает в обиду своих, а связи мафии огромны. И не было оснований сомневаться в словах Тельмана Гдляна. Разве у нас не было собственных наблюдений, свидетельствующих о коррумпированности системы снизу доверху?

Пресса сразу же взяла одический тон:

«По одной мишени бьют. Которую повесил себе на грудь руководитель особого подразделения Прокуратуры, старший следователь по особо важным делам Тельман Хоренович Гдлян. Все бойцы (а иначе не скажешь) возглавляемой им группы, с которыми я беседовал, единодушны не только в стремлении довести начатое разоблачение коррупции до логического конца, но и в том, что именно Гдлян цементирует усилия десятков таких разных людей. Своей несгибаемой волей, бескорыстной отрешенностью, пугающей дерзостью и убежденностью в том, что группа дойдет до финиша. Короче, Тельман Гдлян… мужик, юрист, коммунист. Я видел, как благодарили люди, простые люди, следователей, как целовали им руки, руки избавителей от ярма коррупции. Я слышал, как спрашивали: «Когда же к нам приедете?» (журнал «Смена»)

Страна с горечью убеждалась, что нельзя доверять не только милиции (Гдлян как раз вел дело против десятка руководителей из системы МВД), но и суду. Первый процесс, подготовленный им, закончился совсем не так, как обещал Гдлян. Верховный суд Узбекистана не прислушался к доводам следствия, а Гдлян и Иванов получили по выговору.

«Гдлян и Иванов посчитали своим долгом приготовить своих жен к худшему. Сказали без недомолвок: если нас вдруг посадят – не удивляйтесь. Они понимали, что столкнуться им пришлось не просто с начальниками милиции и секретарями райкомов, а со сплоченной, всесильной мафией.

Позже, когда Гдлян узнает, что на него готовилось покушение, когда при аресте генерала Норбутаева через взлетно-посадочную полосу будет натянут стальной трос, когда они будут чувствовать за собой слежку наемных филеров, а в следственную группу внедрятся чужие, позже они поймут это наверняка…» (журнал «Огонек»).

Летом 1988 года мы стали свидетелями одного из самых драматических эпизодов перестроечного времени. Накануне XIX партийной конференции Тельман Гдлян и Николай Иванов написали статью, в которой сообщили, что среди делегатов «оказались и скомпрометировавшие себя на ниве взяточничества лица». Молния сверкнула. И, ослепленные, мы не сразу обратили внимание на характерный стиль: «Многоголовая гидра коррупции, почувствовав смертельную опасность, предпринимает отчаянные порой способы компрометации следствия. На этом этапе произошла полная консолидация рядов взяткодателей и взяткополучателей, а также их покровителей…» (журнал «Огонек»),

Гром грянул, когда в первый день работы партийной конференции партийный секретарь с Алтая под аплодисменты потребовал объяснений: действительно ли среди делегатов есть взяточники? Все замерли, боясь, что будет нанесен удар не только по стремительно набиравшему популярность «Огоньку», но и по смелым следователям, а если говорить шире, то и по всей борьбе с организованной преступностью. Главный редактор «Огонька» Виталий Коротич на глазах у всей страны, приникшей к телеэкранам, передал в президиум партийной конференции папку с обличительными документами. Их проверяли Комитет партийного контроля при ЦК КПСС и союзная прокуратура.