Юрий Агеев - Объяснять миру жизнь. О Джеке Лондоне

Литературная ситуация, сложившаяся в США к началу XX века, невольно вызывает в памяти вопрос, заданный Уолтом Уитменом: «…Где вклад Америки в собрание бессмертных памятников культуры, вклад, достойный её самой и современности? До сих пор наше демократическое общество (если рассматривать все его слои как одно целое) не имеет ничего».

Произведениям Джека Лондона, очищенным от влияния слюнявых и сентиментальных эпопей так называемых «нежных реалистов», замалчивающих пороки капиталистического общества, приходилось разгребать дорогу среди такого бульварного мусора, как романы Стенли Вейхмана — «Кавалер Франции» и «Под красной мантией», Клары Бернхэм — «Доктор Латимер», Ричарда Дэвиса — «Княжна Алин», Маргарет Деланд — «Джон Уорд, проповедник» и т. п… Но читатель безошибочно выбирал Джека Лондона, если его книги лежали на прилавке среди пёстрого книжного хлама.

Один из социалистических журналов — «Нью мэссиз» так определил влияние книг Лондона на массового читателя: «Настоящий пролетарский писатель — тот, кто не только пишет о рабочем классе, но и кого читают рабочие. Настоящий пролетарский писатель должен не только опираться на свой личный опыт пролетария, но и обязан начинить свои произведения духом протеста. Джек Лондон — настоящий пролетарский писатель, первый и пока единственный гениальный пролетарский писатель Америки. Рабочие, которые умеют читать, читают Джека Лондона. Фабричные рабочие, батраки, моряки, шахтёры, разносчики газет читают и перечитывают его книги. Он наиболее популярный писатель среди американских рабочих».

У буржуазного общества были другие ориентиры, однако талант молодого писателя приковал к себе внимание читателей и из высших слоёв общества, причём не на одно десятилетие.

С 1902 по 1909 год Лондон, по сути, ведёт духовную борьбу с самим собой, вырывая себя из рабства буржуазных предрассудков. Он по-новому определяет задачи современного писателя, дотоле следовавшего устоявшимся обрацам европейского классицизма: «…Вы должны научиться с пониманием всматриваться в лицо жизни. Чтобы постичь характер и фазы того или иного движения, вы должны познать мотивы, которые движут личностью и массой, которые порождают и приводят в действие великие идеи, ведут на виселицу Джона Брауна… Писатель должен держать руку на пульсе жизни, и жизнь даст ему его собственную рабочую философию, при помощи которой он в свою очередь станет оценивать, взвешивать, сопоставлять и объяснять миру жизнь…».

Этим правилам писатель старается следовать всю свою дальнейшую жизнь, вопреки попыткам реакционного общества завернуть его на кривой путь.

Лондон постепенно отходит от северной темы и вплотную обращается к среде униженных и оскорблённых, угнетаемому социальному классу.

Летом 1902 года писатель отправляется в Англию с целью изучить жизнь трущоб и написать книгу очерков о «людях дна», известных до того, в основном, по произведениям Диккенса и Гривунда.

Туманный Лондон (место действия книги очерков «Люди Бездны») на тот отрезок времени переживал относительно «хорошие» времена. После беспристрастного описания Джеком Лондоном восточной части города, где ютился рабочий люд, читателю оставалось задаться вопросом: относительно чего были хороши эти времена — относительно ада?

Читая «Людей Бездны», поражаешься современности звучания проблем городской бедноты начала века: «…Мы двинулись по узкой дорожке, посыпанной гравием. По обеим сторонам на скамьях сидели люди, уродливый и жалкий вид которых вызвал бы у Доре такой мрачный полёт фантазии, какого он не знал за всю свою жизнь. Скопище тряпья и грязи, отвратительные болезни, раны, кровоподтёки, хамство, уродство и непристойность. Дул холодный ветер, иные спали, закутавшись в свои лохмотья, другие пытались заснуть. Я насчитал там более десятка женщин — в возрасте от двадцати до семидесяти лет — и видел даже младенца, который спал на голой скамье, без одеяла, без подушки, и никого рядом с ним не было. Подальше шестеро мужчин спали сидя, прислонившись друг к другу. На соседней скамье разместилось семейство: жена дремала, держа на руках спящего ребёнка, а муж (или самец, если угодно) неумело чинил порванный башмак. Дальше женщина подравнивала ножом истрёпанный подол юбки, а другая, вооружившись иглой, зашивала какие-то лохмотья. Рядом мужчина держал в объятиях спящую женщину. Ещё один, весь в грязи, — видимо он побывал в канаве, — спал, уткнув голову в колени женщины лет двадцати пяти. Она тоже спала…» Чем не картина любого крупного российского вокзала? Кому не хотелось воскликнуть вслед за героем-исследователем этих очерков воскликнуть: «Ради бога, уйдёмте отсюда!»? Но поможет ли нам — среднему слою между богатыми и нищими, такое отстранение от проблемы? Джек Лондон описывает и этот социальный слой людей: «…среди хаоса и бедствий я обнаружил отдельные уголки, где царило относительное благополучие… По вечерам мужчины сидят на улице возле дома — трубка в зубах, на коленях ребёнок, а жёны их, собравшись кучками, сплетничают. Слышатся смех, шутки. Эти люди явно довольны существованием, ибо по сравнению с окружающей нищетой им живётся хорошо.

И всё же в лучшем случае — это тупое, животное счастье, довольство сытого брюха… Набить брюхо, пососать вечером трубку да выпить кружку дешёвого пива — вот всё, что они стараются взять от жизни или о чём мечтают.

И уж пусть бы это было всё, но это не всё. Самодовольное отупение этих людей представляет собой убийственную инерцию, за которой следует полный распад. Прогресса нет; а раз они не идут вперёд — значит, катятся назад, в Бездну…»

«Я увидел много плохого, — пишет Лондон в предисловии к книге. — Я увидел голод и бездомность, увидел такую безысходную нищету, которая не изживается даже в периоды самого высокого экономического подъёма…»

Кажется, если бы не желание досадить своему историческому врагу, указать пальцем на его пороки, эта книга никогда не была бы издана в США, ибо отечественные трущобы ничем существенно не отличались от заокеанских. Впрочем, издатели настоятельно советовали опустить наиболее «опасные» места в «Людях Бездны». К чести писателя — он ответил категорическим отказом. Очерки вышли в том же году в нескольких номерах одного из американских журналов. Подобная ситуация сложилась со статьями писателя «Вопрос о максимуме»(1899) и «Революция»(1905), когда, купленные издательствами, они замалчивались в течении ряда лет, но были тут же напечатаны в журналах Англии и Германии.

Несколько позже Лондон задумывает подобную книгу и об Америке, дав ей рабочее название — «Американская бездна». В Хатингтонгской библиотеке сохранились наброски плана, составленного писателем. Цитирую дословно: «Я должен поехать в Нью-Йорк и написать такую же книгу, как „Люди Бездны“.