Людмила Зотова - Дневник театрального чиновника (1966—1970)

Так что не мы одни хороши, братья по цеху не лучше.

Смотрели в Театре Станиславского «Записки сумасшедшего» в исполнении Буркова, постановка Г. Соколова, художник Н. Эпов. Вообще интересно, но кажется, что влюбленные в Буркова все-таки преувеличивают его диапазон, он все же комический актер, мне лично не хватало трагизма, и смех он вызывал какой-то легкий.

Львов — Анохин говорит, что ему очень нравится именно за то, что это светлый образ. Да, может, и светлый, но свет этот должен идти из тьмы, нет пронзительности.

Из разных источников стало известно о скандале в ВТО. Там шла конференция по вопросу перевоплощения актера — это заседание нового кабинета «Актера и режиссера», на которой выступил Эфрос, где он (по словам Львова — Анохина) очень грустно и тихо говорил о том, как новое всегда трудно пробивает себе дорогу. Вот, мол, у него дома висит Модильяни, а все приходят и говорят «гадость». И что нечего, мол, тут друг другу ничего на словах доказывать — кто перевоплощается, тот и будет перевоплощаться. На что выступавший в конце заседания Товстоногов нервно отреагировал и заявил, что он все время защищал Эфроса, а теперь не будет, что его последние спектакли — это потеря идейных позиций, и что это его выступление Эфрос может расценивать как разрыв. Львов — Анохин считает, что Товстоногов поступил нехорошо. Ведь теперь это очень удобно — прятаться за его спину всякой сволочи. И действительно, наши скандалу обрадовались. Сегодня утром заходит в нашу комнату Тарасов и говорит мне: «Ну вот, видишь, твои левые-то сами бьют Эфроса, и Товстоногов, и Плучек». Я: «Это кто левый, Товстоногов? Да он прямой и правильный всю жизнь. А вообще ничего такого тут нет, режиссеры всю жизнь ссорились — Мейерхольд с Таировым, Станиславский с Немировичем — Данченко, на это и внимания обращать нечего».

Когда я зашла сегодня к Синянской, там оказался Н. Акимов. Он спросил мое мнение о «Колобашкине». Я сказала, что сложное, что это смешно, что хорош Гафт, что мне близка тема развенчания Ивчикова — рыцаря (в его собственном воображении) на час, всю жизнь прикрывающего этим свое равнодушие и подлость. Акимов промолчал. Но позже Синянская мне рассказала, что в кабинете Тарасова (она там тоже была) Акимов удивлялся, как репертуарная коллегия выпустила такую пьесу, и сетовал на то, что таким спектаклям, как у Эфроса, пресса уделяет столько внимания, а того, кто честно работает, вроде и не замечает. Надо сказать, что «Колобашкин» вызвал почти такое же отношение, как «Три сестры». Сегодня мы получили письмо на имя Фурцевой от группы комсомольцев завода «Знамя труда», где они называют спектакль «идеологической диверсией» и от «имени народа» обвиняют создателей его в пасквиле на советскую действительность. Похоже, письмо никто не «организовал»: его писали люди «культа», воспитанные советской действительностью, изуродованные ею, позволить себе подобные ярлыки им ничего не стоит.

С утра началась паника. Тарасову позвонили «сверху», что надо срочно направить в Политбюро ЦК КПСС пьесы «Послушайте!», «Традиционный сбор», «Большевики». Оказывается, за подписью Гришина в Политбюро подана докладная записка под заглавием «О политической ущербности пьес и спектаклей „Послушайте!“, „Традиционный сбор“ и „Большевики“». На двух страницах дается характеристика этих произведений в таких выражениях, как «сломанные судьбы», «противопоставление одного всем», да и этот один, сам неопределенной, а может, такой же неустроенной судьбы (о «Традиционном сборе»); в центре — проблема террора, которая взята, чтобы возникли ассоциации с известным периодом, исторически же эта проблема никого не интересует (о «Большевиках»); вся послереволюционная творческая деятельность Маяковского показана пессимистически: поэт гибнет в конце, логически сломленный борьбой с государством и обществом (о «Послушайте!»). Это со слов Шумова, который присутствовал при звонке Тарасову, когда тому все читали, а он записывал. К докладной Гришина прилагается проект решения Политбюро: «Указать Главлиту на либерализм. Указать Министру культуры СССР». Понятно, что такое «указать!». Ясно, какое впечатление произвело это на Тарасова и на всех. А у нас к тому же полная неразбериха: экземпляр «Послушайте!» со штампом Лита от 22 февраля 1966 года уже не соответствует по своему тексту идущему спектаклю, а тот, который мы оплатили после рассмотрения на Репертуарной коллегии в июне 1967 года и который в принципе соответствует спектаклю, не имеет штампа Лита. Так какой же посылать? Формально надо со штампом, а по сути тот, что идет.

Смотрели «Звонок в пустую квартиру» в театре Маяковского в постановке Б. Толмазова. Вроде было и смешно, и не скучно, пьеса поставлена в жанре комедии, а по содержанию требуется сатира.

Получила спецзадание: видите ли, в ЦК есть кружок любителей театра, и они хотят 21 февраля провести занятие по военно — патриотической теме с иллюстрацией сцен из спектаклей. Выдается это за вечер работников идеологических отделов ЦК. Тарасов рассматривает это как важное поручение, обязательное к выполнению в лучшем виде. И так как у меня есть «опыт» по организации таких вечеров, «апрельская Ваша встреча с ЦК в прошлом году», по выражению Шумова, когда мы делали с Тарасовым и ВТО концерт в Кремлевском театре, то мне это вновь поручили. И вот я обзваниваю театры и вру им, что это для торжественного вечера в честь 50-летия Советской Армии. И прямо как в анекдоте, «тогда возникает тезис…». А анекдот вот какой: приехал докладчик в колхоз рассказывать о международном положении, о Китае, а после доклада один старичок и говорит лектору: «У меня вопрос». — «Ну давай». — «А кто живет в Китае?» — «Ну как кто, китайцы». — «Так, тогда второй вопрос: а на каком языке они говорят?» — «Ну как на каком, на китайском». — «Так, тогда возникает тезис: а на кой… нам все это надо?» И очень часто тоже хочется выразиться: «Тогда возникает тезис, а на кой…»

Вчера, в воскресенье, была у Бориса Владимировича. Как всегда, разговаривали о многом. Борис Владимирович рассказал о встрече с Солженицыным, которая произошла несколько лет назад в Школе — студии МХАТа, когда студенты хотели инсценировать один из рассказов писателя. Борис Владимирович говорил, что более сильного впечатления от внешности человека он просто не помнит, а уж, кажется, на своем веку повидал. Среднего роста, крепкий, розовый оттенок кожи, а ведь у негр рак, удивительные глаза, все время меняющиеся, вся внутренняя собранность, весь ум, вся напряженность отражаются на этом лице. Очень нервный, как натянутая струна. Рассказывал он о своей жизни, лагере, а перед встречей предупредил, чтобы в зале не было посторонних. И когда через какое-то время ему подали записку и он узнал, что в зале какой-то журналист, тут же прекратил беседу, и никто уже не мог его уговорить. А заговорили мы о Солженицыне потому, что речь зашла о Фоменко, о его позиции палачи-жертвы. Сначала Борис Владимирович говорил, что, может, это и есть подход, когда все промежуточное отбрасывается и лицом к лицу встречаются главные противостоящие силы, но потом решили, что назвать того же Солженицына жертвой значило бы оскорбить его. Он не жертва, а борец; жертва тот, кто сломлен морально, а кто борется и не сдается, тот борец. Вот, Солженицын борется, говорят, он опять написал в ЦК о том, что его роман «Раковый корпус» попал за границу помимо него, он не знает, кто его передал, вот там его напечатают, зачем же это надо? Наши люди станут узнавать о романе оттуда, куда лучше напечатать самим. (Что-то вроде этого.) Тема «палачи и жертвы» вызвала воспоминание об Оруэлле и его романе «1984» (тоже ходит в Самиздате), вот где жуткий пессимизм. Оруэлл пессимистичнее Кафки, у которого тоже безысходность, но его герои погибают в борьбе, они до конца морально не сломлены. Говорили о том, что протесты по делу Гинзбурга — Галанскова продолжаются и у нас в стране, и за рубежом. Борис Владимирович сказал, что очень болен Твардовский, он просто в депрессии, даже не пьет, он все душевные силы отдал, чтобы пробить «Раковый корпус» Солженицына, а ничего не вышло. А про себя Борис Владимирович сказал, что ему очень не хочется ходить в жертвах, считаться жертвой, а палачом он не был.