Валерий Безручко-Надион - Родина далекая и близкая. Моя встреча с бандеровцами

— Теперь знакомиться с вами буду я. Кто из вас может говорить на чистом украинском языке?

Все молчали.

— Так я и думал. Какой же шпион признается, что говорит на чистом украинском? А может и признается, если дурак. Но мы и так поймем друг друга. Попрошу все документы, оружие, телефоны — на стол. Предупреждаю, что за сокрытие подобного будете жестко наказаны.

Все стали выворачивать карманы.

— Добавлю, что вы попали в военный штаб пятого отряда «Свободные Карпаты». И по нашим законам, до рассмотрения каждого нарушителя, являетесь пленными. Холодного оружия я вижу, нет? Ну, что ж потом тщательно проверим вагончик. Если что-то прячете, лучше признаться сейчас, не усугубляйте свою вину.

— А в чем состоит вина? — не выдержал я. — Что я приехал с официальными документами дать несколько концертов? Нам даже посодействовал глава городского совета и дал свою дрезину.

— Вы оказались вблизи территории военного лагеря, вход куда посторонним запрещен.

Меня он будто не слышал.

— А вот это уже интересно, — начальник УОН рассматривал очередной паспорт:

— Воробьева Евгения Николаевна, МИД СССР, Управление дипкорпуса, переводчик. Вы тоже дадите нам концерт?

Он сложил в свой кожаный портфель все документы, паспорта, мобильные телефоны, два охотничьих ножа — мой и водителя, и отдельно в карман куртки — удостоверение.

— Все выходим из автобуса, — посмотрел на Скаута, стоявшего рядом со мной и готового к выходу, — и собака тоже. И знакомой тропинкой короткими перебежками в лагерь — марш!

Я решил наконец-то вмешаться:

— Вы, майор, отвечаете за свои поступки? Вы насильственно задержали группу советских гражданских лиц, находящихся при исполнении своих обязанностей, держите нас под прицелом автоматов, заставляете под угрозой оружия выполнять приказы, обращаетесь с нами, как с диверсантами или наемниками. Вы что, советским гражданам объявили войну? Вам же придется за свои поступки ответить.

— Кому? Нашим врагам, которые засели и в Москве, и в Киеве? Или советским оккупантам, поработившим Прикарпатье? Мы с Вами уже давно находимся в состоянии войны. Пока еще невидимой.

«Да, — подумал я про себя — законченный идейный фашист украинского разлива, такой может всех и расстрелять. Говорит на чистом русском языке, не поймешь — русский или украинец. Хотя в этом случае национальность конкретная — фашист».

Мы вновь вышли на знакомое стрельбище, нас ввели в барак, в небольшую комнату с четырьмя кроватями, столом и двумя скамьями. Запирать не стали, но предупредили — из комнаты не выходить. Я подошел к окну и увидел, что оно забито гвоздями. Скаут обнюхал все углы, кровати, посмотрел на меня, в глазах я прочитал — «Не дрейфь, выберемся», — гавкнул и улегся под столом. Вбежала запыхавшаяся Женя, улыбнулась всем и извинилась за опоздание. Вслед за ней вошел «майор» и еще раз предупредил — никому не выходить, а по нужде всех будут выводить коллективно. Тут же зарычал и гавкнул Скаут. «Главный» скосил на него глаза и тихо произнес: «Пристрелю!». Машинист и администратор прилегли. Ко мне, к окну, подошла Женя и шепотом сказала: «Я разговаривала с Москвой». На мой немой вопрос ответила: «Женщине проще спрятать на себе телефон, чем мужчине. Через два часа прилетит десант на „вертушке“. Попробуют без стрельбы, но, на всякий случай, нас просят забаррикадировать дверь и лучше всего укрыться под кроватями. Я решила, что в Москву звонить вернее, так как неизвестно истинное настроение местных гэбистов». Все это она прошептала, как бы с интересом вглядываясь в окно.

— А у нас переводчик — не совсем переводчик — ответил я.

Где-то часа через полтора мы уловили в воздухе характерное жужжание, над поляной уже завис вертолет. Дом осветили яркие прожектора. Через мегафон произнесли:

— С вами говорит подполковник Озерный. Предлагаю немедленно всё оружие сложить на пол, руки за голову, и по одному выходить к вертолету. Все документы, телефоны и прочие предметы, изъятые вами, сложить на столе. В случае неповиновения на счет десять будет открыт огонь на уничтожение. Раз… два…

Мы полезли под кровати, рядом со мной оказались Женя и Скаут, который видно принимал происходящее за интересную игру. Я обнял Женю и крепко прижал к себе. По всему дому слышались крики и топот сапог. Было слышно, как вертолет сел, но двигатели полностью не заглушил. Было ясно, что боевики выходят из казармы. Я зашевелился, пытаясь вылезти из-под кровати, но меня крепко держала Женя:

— Подожди, ещё рано, могут стрелять.

Какое-то время еще слышались выкрики, команды, винты закрутились сильней. В дверь аккуратно постучали:

— Разрешите? — и вошел подполковник в камуфляже.

— Подполковник Озерный — представился он. — Все живы-здоровы?

Каждому вручил паспорт.

— Ну а личные вещи разберете сами. Можете продолжить свои гастроли, приношу извинения от имени руководства области. Счастливого пути!

И плотно закрыл за собой дверь. Мы услышали рёв моторов, все стояли у окна и наблюдали, как вертолет мягко оторвался от земли.

Пока мы собирали вещи, я заметил, что Женя вновь исчезла. Минут через пять она вернулась и объявила, что собирает Совет в Филях, предложила всем сесть за стол. Скаут сидел на полу возле моей ноги. «Обученный он, что ли? — подумал я, — ведет себя образцово. Коли он дрессированный и умный, надо на первое время придумать ему ошейник, а в городе купим ему все, что полагается». Я снял с себя ремень, брюки вроде держались прочно, смерил псу шею, проделал в ремне еще одну дырку, пристроил на Скауте, конец ремня торчал, но это было уже приобщение к облику хозяйской собаки. Пес принял всё, как должное, и я понял, что не расстанусь с ним.

— Я только что говорила с Москвой, — начала Женя. — Нам предложили выбор: либо сворачивать шмотки и возвращаться домой, либо продолжить гастроли, нас ждут в экспериментальном форельном хозяйстве. Разведка доложила, что все чисто, никаких происшествий не будет, к тому же вслед за нами пойдет еще одна дрезина с солдатами для сопровождения.

За столом все зашевелились. Впервые подал голос Иосиф Семенович, если голосом можно назвать «взрыв вулкана»:

— Это уж слишком. Вы в своем уме? Нас вчера чуть не расстреляли! О каких гастролях может идти речь? Домой, только домой.

Повисла неловкая пауза. Скаут не сказал ничего. Он был занят. Жевал мешавший ему конец ремня. «До Ивано-Франковска весь сожрет», — подумал я.

— Мое мнение такое, — сказал я после паузы. — Во-первых, и это самое главное, нас ждет зритель, висит афиша, объявили по радио Ивано-Франковска. Люди настроены очень дружелюбно, они не избалованы концертами. Во-вторых, нам гарантирована полная безопасность, — через полчаса здесь будет русский спецназ, а я ему почему-то верю.