Валерий Безручко-Надион - Родина далекая и близкая. Моя встреча с бандеровцами

Прибежал с неизменным старым портфелем, который он никогда не выпускал из рук, администратор и сообщил, что сцены нет, но есть небольшое «возвышеньице», очевидно он имел в виду «подиум» и есть микрофон. Здесь он замешкался и добавил, — …которым лучше не пользоваться, так как зал небольшой, человек на триста.

Я проверил, действительно, таким микрофоном можно было только собак отпугивать, и я решил, что мне он совсем не нужен. Народ собирался, я сразу решил, что это будет не концерт, а мой разговор о великом прошлом России, о ее непоколебимой дружбе с Украиной, о великих русских и украинских поэтах, почитаю стихи Тараса Григорьевича Шевченко. Это будет совсем другой концерт, и я понял, что еще одну лесопилку я одолею.

Второй концерт — в тот же день, в 19 часов, в украинском общежитии. Или, как они сами называют на английский манер, — hotel. Русские проще — «Русский Дом». В сущности, это были два одинаковых больших теплых дома, в которых размещались столовая, зал с маленькой сценкой-подиумом, жилыми комнатами по 3–4 человека и несколькими комнатами — «люкс» на одного-двух человек. Дома были утепленные с горячей водой, банькой. Для работяг-лесорубов — то, что надо.

Если в Русском Доме зал был полон, то здесь — наполовину. Я еще раз подумал, — зачем я здесь? Им бы сюда трио девчат-бандуристок с украинскими песнями — и они были бы счастливы.

Расселись. Курили. Я сказал, что в театре не курят. Кто-то загасил сигарету, кто-то — нет. Разговаривали во весь голос. Наш воронежский бригадир громко сказал:

— А ну, замолчали все. Не то оставлю біз обіда.

— Шо, сам усё сожрешь? — спросили из зала.

Но попритихли. Курили из рукава куртки.

— Поспевай шось по-украиньски! — крикнул кто-то.

— «Дывлюсь я на небо, тай думку гадаю…» — начал я читать чуть приглушенным голосом.

Зал успокоился и тихо слушал. Шевченко читал много. Затем почитал юмор из программы «Вокруг смеха». На каком языке читал — уже не обращали внимания. Слушали и на том и на другом все подряд и смеялись. Хлопать начали раньше времени, так как боялись опоздать на обед. Актеры называют подобные выступления кровавыми. Объяснять не надо. И все-таки у меня было чувство удовлетворения. Я нашел к ним подход, концерт не был сорван.

В столовой я обратил внимание, как возле нашего стола крутился щенок, уже подрощенный, месяца 3–4, по экстерьеру — немецкая овчарка, с умными карими глазами и большими стоячими ушами. Мы его подкормили, еду хватал с воздуха. С соседнего стола ребята объяснили, что он приблудный, видно сбежал от «добрых хозяев», скорей всего из Румынии, порода эта называется «румынская овчарка», (сомневаюсь, что такая существует). Я спросил, есть ли хозяин, — похоже, нет, но все время кого-то ищет. Назвали «Черныш», но я без дальнего прицела подумал, что имя для него слишком плебейское. Скорее — «Скаут», — почему-то решил я. Мы долго шли по исковерканной машинами земле. Русские ребята рассказывали, что, кроме медведей и волков, в горах обосновались еще одни звери — бандеровцы, у которых в разных местах обустроены полувоенные лагеря, где они проходят подготовку, стреляют.

Когда из столовой мы направлялись в Русский Дом, стало уже совсем темно. Звезды проглядывали сквозь лапы елей, подмигивали нам, намекая на давнюю дружбу, что они прямо с Каховки — за нами. Вошли в теплую комнату — стол, шкаф и аж две кровати. Когда я уже забирался к Жене под одеяло, спросил:

— А какие сны тебе снятся?

— Снится самое яркое из прожитого дня. На сегодня я уже заказала «карпатскую сказку». А тебе?

— А я всё ловлю звезды на Каховском море. Подпрыгиваю, хватаю ее в руки, и ты представляешь — она холодная. Холодная, как бенгальский огонь. Странно, правда? Такая же холодная, как твой теперешний нос и… как твои губы.

Я стал согревать ее лицо и так и заснул.

Рано утром мы прощались с воронежским бригадиром и его ребятами. Полез в дрезину — на моем месте сидел «Скаут».

Я смотрел на него сверху вниз, он делал вид, что не понимает. Наконец поднял голову, посмотрел на меня укоризненно и спрыгнул со стула. Лег рядом со мной на ковровую дорожку. Кажется, он понял, что нашел то, что искал. Но я этого еще совсем не понял. Пес мне нравился, но к нему нужно было еще приглядеться. Что за характер? Как он поведет себя дальше? И даже если я его возьму, что мне предстоит? Ветеринарные справки, собачий билет на самолет и окажется много, много еще чего. Сам я с этим не справлюсь. Я посмотрел на Женю. Вряд ли она догадывалась о моих мыслях. Тем более, о них не догадывался Скаут, он тихо посапывал возле моих ног, с чувством выполненного долга: обрел, наконец-то, хозяина.

Сигнал дрезины эхом откликнулся в горах, — она зажгла свои яркие фары и стала медленно нащупывать узкоколейку, растворяясь в вечно сумрачном карпатском лесу. Наша дружная команда держала путь к быстрой горной реке, название которой скрыло в памяти время, да и в картах я не преуспел. Рассказывали только, что могучий поток размыл горы на валуны, и в ледяной хрустальной воде, бросаясь на эти осколки гор, плещутся и играют тысячи розовых, голубых, перламутровых форелей, которые сами запрыгивают тебе в руки (а хорошо бы в рот и уже жареными). Я сам видел, как Скаут ловил рыбу в воздухе и тут же съедал ее. Да, для рыбаков здесь был рай. А я уже во второй раз наблюдал «звездопад», — разве не так падали мерцающие звезды на землю, как эта мерцающая форель с вершины горы? Я стоял и смотрел, пока не услышал:

— И чого ви тут робитэ!?

Со всех сторон мы были окружены людьми в камуфляже. С направленными на нас автоматами. Нам велели выстроиться цепочкой и по тропинке повели в лес. Кто сопротивлялся и задавал вопросы, слегка подталкивали в спину автоматами. Мне казалось, что я сплю и смотрю старое кино про войну. Все последующие действия уоновцев выглядели детской игрой, но уж никак не соответствовали воинскому Уставу. У меня даже мелькнула мысль, что возможно нас приняли за туристов и все их действия входят в программу «Прогулка по Карпатам». На вопросы наши не отвечали. Минут через двадцать вышли на большую поляну с явными признаками стрельбища. В стороне стоял длинный барак, чуть дальше наблюдательная вышка. Перед входом на поляну прибитые к деревьям устрашающие знаки — «ПОСТОРОННИМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН!» и «ЗА НАРУШЕНИЕ — СМЕРТЬ!», череп и скрещенные кости. Главный скомандовал: «Девочки налево, мальчики направо, пять минут, марш!». Мы молчали и переглядывались. Машинист, более опытный, тихо сказал:

— Лучше исполнять.

Когда все собрались, командир закричал:

— А теперь, по тому же маршруту, бегом в дрезину — марш!

Я облегченно вздохнул, все-таки это была игра. Этакий сюрприз от председателя городской думы. «Главный» попросил сесть в дрезину только членов моей группы, всех остальных «бойцов», как они себя называли, окружить дрезину. Сам сел за стол. Представился как начальник военного патриотического лагеря майор Богдан. Высокого роста, одутловатое лицо, заплывшие глаза с прищуром или с усмешкой. Положил тяжелые ладони на стол, сказал: