Евмен Доломан - На безымянной высоте

— Видно, отвалило стену взрывной волной, — посматриваю на Байрачного, но его внимание уже привлек подбитый «тигр», которым теперь завладели подростки.

— Еще вчера это страшилище наводило ужас на людей, а сегодня, видишь, дети играют возле него в жмурки. Оно теперь металлолом, хлам…

Когда меня назначили командиром подразделения, в первое время все бойцы в своих серых шинелях казались мне похожими друг на друга. Вскоре, правда, я стал различать их и по лицам, и по голосу, и даже по манере ходить или держаться. Это все внешние отличия, внешние признаки личности. А внутри они оставались для меня тайнами… Но после первого же боя, после атаки эти тайны открылись. Не только я, каждый увидел, кто чего стоит. Состоялась, так сказать, переоценка ценностей. Мое мнение о большинстве воинов не изменилось. Правда, между подбитым «тигром» и тем, о чем мы говорим, кажется, никакой аналогии нет, но переоценка ценностей на войне — дело мгновенное… Оглянулся.

— Это ж где-то недалеко отсюда живет Стефа, — снова заговорил Байрачный, когда мы свернули. — Тебе Саша не сказал номер дома? — посмотрел на меня.

— Нет, — отвечаю. — Надеялся же, даже хвастал, что сам будет приветствовать ее, подъехав на своей «Гвардии» к крыльцу…

— Да, хвастался, — вздыхает ротный. — Счастье было так близко… И вот тебе. Эх, Саша, Саша…

— Наверное, ребята из его экипажа знают ее адрес. Так уж как-нибудь сообщат о том, что произошло… Хоть будет знать, где похоронен милый…

— А стоит ли? — Байрачный задерживает на мне свой взгляд. — Опечалится на всю жизнь — только и всего.

— Если не теперь, то позднее узнает обо всем. Ведь здесь, надеюсь, о Саше не забудут.

— И я думаю, что не забудут, — с уверенностью отзывается Байрачный. — Но торопиться с печальной вестью не стоит, тем более что ходить по городу еще очень опасно. А она, Стефа, узнав обо всем, не усидит, побежит на поиски тех, от кого можно услышать о нем все, что ее интересует. Так поступила бы каждая на ее месте.

От автоматчиков Унечской бригады узнаем, что в городе кроме Уральского танкового корпуса уже есть пехотинцы и артиллеристы 60-й армии.

— Выходит, не исключена возможность встречи с тем майором, что «опекал» Тамару, — криво улыбается Байрачный. — А мне такая встреча ни к чему.

— Так он же штабист, — говорю. — Сюда и носа не сунет… Возможно, и мы здесь долго не засидимся.

— Если все так будут воевать, как мои архаровцы, — гордо отзывается ротный, — то к утру здесь и духу не будет от немчуры…

«Самовлюбленный хвастун», — чуть не выскочило у меня. Но сдержался. И уже нарочито равнодушно:

— Что-то я до сих пор не слышал, чтобы Походько или комбриг восхищались нашими действиями…

— Еще услышишь! — почти выкрикивает ротный. — Хорошее дело всегда кто-нибудь заметит.

Наверное, за всю многовековую историю Львов не видел еще такого многолюдья, как в день освобождения. Площади, улицы, скверы, переулки были до предела заполнены военными в вылинявших, пропитанных солью гимнастерках и празднично одетыми львовянами. Шум, крики, объятия, приветствия. Где-то поет веселая гармошка, а с другой стороны, приглушенный расстоянием, доносится бравурный марш. Его исполняет духовой оркестр слаженно, вдохновенно. Сквозь бурлящую толпу, хоть и медленно, но не останавливаясь, идут на запад войска фронта, идут колоннами: танки, мотопехота, бронетранспортеры, «катюши», тягачи с тяжелыми пушками на прицепах, автоцистерны, полевые кухни, армейские повозки, в которые впряжены трофейные ломовики. На повозки наступает колонна тупоносых самоходок, а дальше снова виднеются автомашины с тентами на кузовах.

— Видать, этому параду и конца не будет. — Байрачный поднимается на носки, может быть, надеясь увидеть хвост колонны. Затем энергично машет рукой: — Давайте прорываться через поток. — И, пригнувшись, юркает под самыми мордами буланых ломовиков на противоположную сторону неширокой площади. Мы — за ним.

Поднявшись на горку, оглядываемся на Высокий Замок. Это был последний бастион гитлеровцев во Львове, последний очаг сопротивления обреченных…

Недалеко от штаба бригады, который все еще размещался в одном из домов на улице Кохановского, мы сворачиваем в скверик, где похоронен Саша Марченко. На могиле пирамидный обелиск из досок, покрашенных под мрамор. Вверху — красная звезда. Около обелиска большая охапка белых, как нетронутый снег, роз, перевязанная широкой яркой лентой. На ней четким почерком выведено: «Помнить буду тебя, любимый, вечно! Стефа. 26.VII.1944 года». Какое-то время стоим молча, сняв пилотки. Мысленно прощаемся с Сашей, потому что кто знает, придется ли нам еще раз побывать у его могилы…

И мысленно прощаемся с незнакомой девушкой — невестой Саши… Благодарность за ее любовь к нашему побратиму наполняет душу. Наверное, любовь эта — не простая, а действительно большая и непоколебимая… Другая смолчала бы, думая о своем завтрашнем дне; смолчала бы, только бы не помешать этим себе в выборе другого; смолчала бы ради своего будущего благополучия… А эта написала, не испугалась того, что от нее откажутся, отвернутся ее поклонники; узнав, что она вечно будет помнить другого…

— Интересно, какая же она, это Сашина Ярославна? — тихо и мечтательно, будто вслух подумал, сказал Байрачный, когда мы уже покинули скверик.

После довольно долгой паузы слышно голос Спивака, который идет сзади:

— Уверен, она человек большой души и искреннего сердца, если выбрала среди других именно такого парня, как Саша…

— Конечно, — оживился Байрачный. — Саша не из тех, которые влюбляются в легкомысленных кукол. Не из тех… — Ротный оглядывается и замедляет шаг, чтобы подождать, пока подойдут бойцы, которые растянулись вдоль тротуара длинной вереницей.

— Выходит, ребята из «Гвардии» все-таки разыскали Стефу, а то откуда бы она узнала о Саше, о том, где его похоронили, — высказывает догадку Спивак.

— Они-то разыскали ее, это ясно… Но теперь их трудно разыскать, — вздыхает Байрачный, — чтобы от них узнать что-нибудь о ней, или хотя бы адрес взять… Ведь командир экипажа лейтенант Додонов погиб возле Высокого Замка, а Саша Мордвинцев и Федя Сурков тяжело ранены. Их сразу же повезли в госпиталь в тыл. Неизвестно еще, выживут ли… Был такой чудесный экипаж, и нет его. — Байрачный, хмурясь, опустил голову.

Слышатся мажорные звуки духового оркестра. Может быть, эти звуки выводят его из состояния забытья, заставляют думать не о прошлом, а о том, что впереди…

— Экипажа нет, «Гвардия» искалечена, долго ее будут ремонтировать, а воевать нужно, пока не уничтожим этого проклятого зверя… — Он поднял голову, но в глазах еще стояла печаль.