Валерий Воскобойников - Утренние колокола. Роман-хроника

– Вы, говорят, приехали из Германии и не знаете наших стихов, а я люблю вот этого поэта. – И Мери показала на тонкую книжечку Шелли. Она только что купила ее в киоске.

– «Ирландия! Придет твоя весна!» – прочитала она строку из Шелли.

– Как раз эти стихи я перевел на немецкий! – обрадовался Фридрих. – Я их тоже часто вспоминаю.

Торговля в киоске шла хорошо. Люди подходили один за другим, листали брошюры и книги, отходили с покупками.

– Это удивительно! – не удержался Фридрих. – Я думал, что рабочие невежественны и книг не читают.

– Откуда вы это взяли? – Мери посмотрела с недоумением. – Ой, я поняла! Если вы говорили только со служащими банков да с клерками, то, конечно, о них не скажешь, что они большие книгочеи. Они, может быть, и читают какую-нибудь свою газету, а Шелли или Байрона – нет. Чтение книг для них занятие неприличное. А мы-то как раз книги и читаем.

Оркестр неожиданно замолчал, и все разговоры в зале тоже сразу стихли. К трибуне вышел лектор.

Это был человек лет тридцати пяти в простой недорогой одежде, в шляпе. Шел он слегка вразвалку и уже заранее улыбался. У трибуны он снял шляпу, приветственно помахал слушателям.

– Джон Уотс, я его знаю, – шепнула Мери. – Он был раньше портным, а сейчас умней любого доктора философии.

Лектор Уотс осмотрел зал, все также улыбаясь, и спокойно, словно беседовал не с двумя тысячами людей, а с одним лишь человеком, заговорил:

– Вы, наверно, удивляетесь: а чего это он улыбается? А как же мне не улыбаться, если я сейчас встретил такого наивного человека, что смех да и только! Человек этот беден, и решил он, что бедность его не от зла окружающей жизни, а от бога. А так как он не знал точно, в какой церкви молитвы доходят до бога быстрей, то решил обежать все церкви и сновал, как челнок на ткацком станке. То к католикам бежит, то в англиканскую церковь. И что думаете: бог ему помог? Нет. В католической церкви у него уперли кошелек, а в англиканской – легче: там лишь носовой платок стащили. Вот человек и думает: неужели богу мало его молитв, и он позарился еще на кошелек с платком, чтобы было чем ему, богу, нос утирать!

В зале громко засмеялись.

– И не догадывается тот человек, что не от бога происходят несчастья жизни. Бог тут ни при чем, да его, честно говоря, ребята, и вовсе нету. А несчастья происходят от трех зол: от частной собственности, от церковников, которые выдумали этого самого бога, чтоб нас дурачить, и от буржуазного брака. Победим мы эти три зла, поделим богатства мира между всеми, станем дружно работать, так чтоб и заработанное не в чужой карман класть, а в наш, – вот тогда никому не придет в голову красть у соседа кошелек.

– У нас каждое воскресенье такие лекции, – сказала Мери, когда они через час вышли из зала вместе со всеми рабочими.

– И власти их разрешают?

– Видите, полисмен при входе стоит. А некоторые даже переодеваются и тоже ходят послушать. Когда летом у нас тут все бастовали, полисмены тоже подумали начать забастовку… Ну как, господин наблюдатель, понравилась вам лекция? Если захотите, могу и с лектором познакомить.

– Еще бы! – ответил Фридрих. – Честно говоря, я даже не подозревал, что такое происходит уже сейчас.

– Ну, тогда пока. У меня дела еще есть в ирландском квартале. – И Мери так же неожиданно исчезла, как и появилась.

Они стали часто видеться, и Фридрих удивлялся, откуда эта девушка берет силы – после работы она еще могла шутить и читать серьезные книги.

– На нашей фабрике не так уж и плохо, – ответила она, когда Фридрих сказал ей об этом. – А вы знаете, что есть фабрики, где работают по четырнадцать часов. Где хозяева специально нанимают детей и женщин, чтобы платить им меньше. Есть фабрики, где два раза в неделю детей оставляют работать на ночь. Дают им час поспать, а потом надсмотрщик палкой гонит их к станкам.

– Разве вы не знаете чартистов? – удивилась Мери, когда Фридрих спросил про них. – Летом они устроили бучу, да их вождь застеснялся. Тогда в холле собирались последователи Оуэна, социалисты. Они за новый нравственный мир и против политики. Некоторые так ходят-ходят на лекции, а потом подкопят денег и едут в Америку, чтобы жить там коммуной. А чартисты – те, наоборот, за политику. Они борются за народную хартию, за шесть пунктов. Они думают, что будет избирательное право рабочим, и мы сразу выберем своих в парламент, и власть будет рабочая. Понятно я объясняю?

Фридрих улыбался. Все это он уже приблизительно знал. И в Берлине и в Бармене он читал английские газеты.

– Я вам лучше про это лето расскажу, то, что сама видела, – предложила Мери. – К лету многим жить стало совсем трудно. Сначала снизили зарплату углекопам, потом плотникам и гвоздарям, а там и до ткачей добрались. Тут и началось. Рабочие стали собираться, шли от фабрики к фабрике и всех убеждали бросать работу. В Манчестере сначала еще работали, а вокруг в городках все требовали народной хартии. Потом они объединились, и сразу тысяч десять вошли в город.

– А власти?

– Власти их, конечно, сначала хотели задержать. Но вожди, те, которые вели рабочих, объяснили, что беспорядка они не сделают, сами только и добиваются что мира, закона и порядка. И власти тогда тоже присоединились к забастовщикам. На нашу фабрику пришло человек триста. Говорят: «Кончай, ребята, работу, присоединяйся к нам!» А наши только того и ждали, сразу: «Да здравствует революция мирным, законным путем!». Вы бы как себя повели? Вы ведь все-таки хозяин.

– Я бы? – переспросил Фридрих. – Я бы тоже забастовал.

– И правильно. Что толку спорить, если против тебя народ. Было смешно смотреть, как некоторые хозяева шли вместе с рабочими. Но это только некоторые – те, кто умнее. В общем, через несколько дней половина страны бастовала. И вы думаете, беспорядок какой-нибудь был? Поначалу лавки, конечно, закрылись. Но рабочие ни одной витрины не тронули. Уж если совсем были голодные, просили отпустить им хлеба да молока, – так лавочники отпускали. Все радовались: как же, и революция происходит, и законы соблюдены. Потом приехал вождь чартистов, поздравил со скорой победой, еще раз призвал уважать законы и отправился назад в Лондон. Рабочие с неделю еще пособирались на площадях, поговорили о хартии, о соблюдении законов, но есть-то уже было нечего, так и разошлись по домам. Я думаю, начихали бы на эти законы, тогда бы и победили.

– Я тоже так думаю.

– Теперь кое-кто из чартистов стал умнее. Вы почитайте их газету «Северная звезда».

– Я каждый выпуск ее читаю.

– Во-во, там такой молодой парень стал редактором, Гарней. Говорят, отчаянная голова.

– Не понимаю, как это вы можете рассуждать о социализме, а одновременно носить дорогой фрак и заниматься коммерцией. Я бы повесилась от такой путаной жизни, – говорила Мери, оглядывая квартиру, в которой жил Фридрих.