Эрик Леннрут - Великая роль. Король Густав III, играющий самого себя

Один сдерживающий фактор устранился в начале ноября 1771 года, когда Лувиса Ульрика уехала в Берлин, сопровождаемая Софией Альбертиной, чтобы довольно долго пробыть у своего брата Фридриха II и всей прусской королевской семьи. Таким образом была исключена прямая связь с враждебной коалицией, которую так или иначе осуществляла вдовствующая королева, и теперь не могло быть никакого сомнения в том, что Густав самостоятельно представлял политику шведского двора. Тем не менее ситуация была запутанной, ведь приходилось считаться с остатками партии шляп, Вержанном, Спренгтпортеном и его сотрудниками и версальским двором как представляющими различные оценки положения и взгляды на будущее. Густав должен был сам принять наиболее важные решения, колеблясь между разными побуждениями.

Он полагался на Спренгтпортена. 24 марта он писал одному из своих довереннейших людей, придворному чтецу Бейлону, о «la personne en question» [22] Упомянутом человеке; человеке, о котором идет речь. : «Вы знаете мое доброе отношение к нему и то доверие, которое я питаю к его светлым идеям, и то усердие, которое он проявляет в добрых делах, и вам достаточно известно, что несмотря на небольшие разногласия между нами… он, без сомнения, объяснит мне все происходящее, в котором я начинаю кое-чего не понимать, и, возможно, он вселит в меня уверенность относительно последствий, которых я опасаюсь». Разногласия касались прежде всего государственного строя, который будет введен после революции, поскольку Спренгтпортен хотел ввести конституционную монархию по английской модели с двухпалатным риксдагом, в то время как Карл Фредрик Шеффер, Вержанн и французский двор поддерживали идею королевского единовластия. Густав колебался. 2 апреля он писал Шефферу о том, как важно дать королевское обязательство и как опасно совершить клятвопреступление. По сведениям Вержанна, 9 июля Густав сомневался, нарушать ли свое заявление о том, что он желает править свободным народом. Вержанн подозревал, что король боялся покушения, в случае если пренебрежет сословиями. Если так, то спустя 20 лет обнаружится, что опасения не были беспочвенными.

Конституционный вопрос висел в воздухе, потому что Густав видел общей целью государственный строй Густава II Адольфа. Пока же куда важнее была конкретная отработка плана переворота. Здесь тоже имелось очевидное расхождение между королем и Спренгтпортеном в оценке тактики. Густав хотел оставить Спренгтпортена в Стокгольме, чтобы его брат Ёран Магнус и Тролле начали революцию в Финляндии, но сами решающие события произошли бы в столице. Спренгтпортен, со своей стороны, с величайшим тщанием инструктировал в Стокгольме верных офицеров, но хотел, чтобы король и стокгольмский гарнизон как можно дольше играли пассивную роль, между тем как сам он руководил бы развитием событий. То был Спренгтпортен, проводивший в жизнь свой план, но как бы то ни было, поручение, данное ему секретным комитетом, прекратило все дискуссии. Впоследствии Спренгтпортен утверждал, что Густав пытался уйти от ответственности за переворот, искаженным почерком подписывая документ о его полномочиях. Сказанное могло быть типичным для Спренгтпортена проявлением подозрительности, поскольку почерк Густава всегда был «косматым» и своеобразным, когда он писал в возбужденном состоянии. Он сопроводил мандат о полномочиях собственноручной запиской, которой вкладывал в руки Спренгтпортена «тайну моей жизни»; правда, он просил, чтобы записка была уничтожена, но она показывает его доверие к адресату в минуту расставания. Спренгтпортен же обманул доверие, не уничтожив записку.

Теперь план, по которому неумолимо развивались события, все более искажался. В Кристианстаде Толль быстро убедился в поддержке самого влиятельного в гарнизоне человека — капитана Абрахама Хешшкиуса, а принц Карл отправился в Сконе, готовый вмешаться, когда настанет время. Спренгтпортен же замешкался, сначала из-за противного ветра, потом из-за осложнений с гражданскими и военными властями. Король Густав с возрастающей нервозностью ждал известий из Финляндии. Единственным из далеко уехавших заговорщиков, с которым Густав мог общаться, не привлекая внимания, был герцог Карл. 15 августа Густав писал ему, что противный ветер, прекратившийся лишь вчера, помешал ему получить новости от «вы знаете, кого», и лишь сегодня он получил известия от «того» в «стиле оракула или сфинкса», и надо быть Эдипом, чтобы их верно истолковать. Все, что он понял, было то, что «опера» должна начаться «11-го, 12-го или 13-го, то есть позавчера, и это скорее произошло тогда, а не раньше, так как ветер был благоприятный, и в таком случае сообщения придут завтра или послезавтра. Я от всего сердца надеюсь, что Ваши актеры не были нетерпеливее моих, начиная спектакль. Рассчитываю, что Ваш театр откроется во вторник или в среду, ибо если он согласно первой схеме открылся 12-го, мы здесь окажемся в большом затруднении, но и в таком случае у нас надежная партия и добрые возможности. Начинайте же спектакль в среду 19-го числа этого месяца, мой дорогой брат; уверяю Вас, что мы здесь будем аплодировать изо всех сил».

Но сцена в Кристианстаде в соответствии с первоначальным планом открылась 12 августа. Хелликиус уговорил гарнизон поднять мятеж, и пока успех был полным. Однако в решающем пункте бунтовщикам на редкость не повезло. Один из руководителей колпаков губернатор Стокгольма Рюдбек проезжал Кристианстад через несколько часов после того, как состоялся переворот, получил известие о происшедшем и поспешил домой, в Стокгольм, чтобы предупредить власть имущих. Он прибыл в Стокгольм вечером 16-го — в тот же день, когда Спренгтпортен овладел Свеаборгом. Назавтра были срочно собраны секретный комитет и риксрод, и колпаки приготовились к борьбе. Курьер от герцога Карла прибыл 17-го с известием о революции в Кристианстаде, но совет не отважился оставить за Карлом командование в Сконе, не назначив одного из своих — государственного советника Функа — его преемником. Другой руководящий колпак, государственный советник Каллинг, должен был принять командование стокгольмским гарнизоном, который было решено усилить солдатами из Упландского и Сёдерманландского полков. Предлагалось, чтобы Густав остался в Стокгольме и вызвал туда своих братьев. Заслуживают доверия подтвержденные несколькими авторитетными людьми сведения о том, что совет намеревался посадить короля Густава под арест, едва только станет наверняка ясно, что военная ситуация в Стокгольме под контролем и что король узнал о плане 18 августа.

18 августа во вторник пришло известие о том, что Спренгтпортен овладел Свеаборгом, но ни оттуда, ни из Сконе роялисты в Стокгольме не могли получить помощь раньше, чем через несколько дней. Густав должен был действовать сам, причем быстро, пока не захлопнулась ловушка. Несмотря на бодрые слова, высказанные 15-го в письме к герцогу Карлу, он, судя по всему, сомневался до последнего. Но вместе с доверенным человеком Спренгтпортена майором Сальса он решился на неизбежное и развал лихорадочную деятельность. Последние ночи он ездил верхом с кавалерией патрулировавших улицы горожан и покорял их своим обаянием. Он тревожился за своих друзей и сторонников и за себя самого.