Эрик Леннрут - Великая роль. Король Густав III, играющий самого себя

Утром 18-го он написал герцогу Карлу письмо, которое представляет собой мозаику двусмысленностей. Дорогой брат легко поймет его чувства при получении известий, с которыми прибыл курьер лейтенант Больтенстерн, о положении в Сконе и особенно о сильных, умных и здоровых мерах, которые были приняты Карлом и за которые Густав будет ему вечно благодарен. Привыкший читать в сердце брата, Карл может легко понять, как страдает Густав в эти дни, когда отечество и столь нежно любимый брат находятся в столь тяжелом положении. Густав выражал надежду, что с помощью Божией и при том мужестве, которое Карл выказал перед глазами всей Европы, скоро вновь восстановится спокойствие и Густав вновь увидит брата в Стокгольме счастливым и безмятежным, чтобы обнять его и высказать уверения в своей дружбе и преданности. В дополнении к письму Густав сообщил, что Карл вскоре получит деньги, выделенные Статс-конторой, и что вестник передаст ему все на словах. Государственный советник Функ должен быть отправлен в Сконе, чтобы под началом Карла принять командование войсками. Это письмо должно было читаться на фоне другого официального письма, которое Густав подписал днем раньше «в помещении совета» и в котором он приказывал Карлу в целях его собственной безопасности выехать в Стокгольм, передав командование Функу.

Позднее в тот же день 18 августа Густав беседовал с Вержанном и просил его передать благодарность королю Людовику за выказанную им дружбу. Густав выражал надежду, что следующий день окажется достойным этой дружбы, но если он, Густав, погибнет, то он просит, чтобы дружба короля Людовика распространилась и на тех, кто его, Густава, переживет, особенно на герцога Карла, явившего собой блестящий пример мужества и преданности, а также на тех их сторонников, которые пожертвовали всем ради короля и отечества.

Вечером Густав посетил в опере репетицию «Фетиды и Лелея». Затем он дал ужин и потом до трех часов ночи ездил с горожанами верхом по городским улицам. После нескольких часов отдыха он в 6 часов был у причастия, которое принял от придворного обер-проповедника Врангеля. Густав был готов к своей рискованной и великой игре.

Это на самом деле была не та ситуация, о которой он мечтал. 23 ноября 1768 года, когда Густав набрасывал план переворота, он целиком строился на эффекте внезапности: члены совета должны были быть один за другим арестованы ночью, а когда забрезжит утро, должен был выехать герольд и объявить о происшедшем. 19 августа 1772 года колпаки в совете и в сословиях знали о том, что разразилась революция, и успели принять определенные ответные меры. Люди, способные дать Густаву советы и оказать поддержку, находились в других местах: Спренгтпортен в Финляндии, а герцог Карл в Сконе. Даже майор Сальса был не в счет, так как его свалила с ног подагра. Густав должен был взять на себя всю инициативу и своим телом закрыть брешь. В 1768 году он подчеркивал, что насилия и кровопролития надо избежать. Сейчас же казалось, что начало вооруженного столкновения — лишь вопрос дней. Тонкие нервы Густава были подвергнуты суровому испытанию.

Но поскольку судьба этого теперь хотела, Густав преподнес всем сюрприз именно тем, что отважился и смог совершить военный переворот. Спренгтпортен в это не верил, а колпаки не считались с такой возможностью. Сам замысел и исполнение переворота носили налет некоей театральности. Но именно театр был сильной стороной Густава-, он показал, что способен соединить искусную режиссуру и актерское исполнение с собственным мужеством. План, которому следовал Густав, был составлен майором Сальса, но нес на себе отпечаток склонности Густава к психологическому фактору. Он начал с привлечения на свою сторону рядового и унтер-офицерского состава гвардии, произнеся перед ними красивую речь перед разводом караулов. Затем пришла очередь решающего успеха риторики, когда он обратился с речью к гвардейским офицерам и унтер-офицерам в зале докладов почетного караула, призвав их последовать за своим королем, свергнуть аристократическое многовластие и восстановить свободу. Поначалу он обнаруживал «волнение», но вскоре овладел своими нервами. Он как преемник Густава Васа и Густава Адольфа обещал отдать за отечество свою жизнь и кровь. Он увлек своих слушателей и получил вроде бы дружное «да», когда попросил их принести ему присягу. Вышло удачно — из восьми гвардейских капитанов отказались присягнуть двое, а еще двое колебались. Несмотря на предварительную обработку, проведенную Спренгтпортеном и Сальса, именно сыгранная Густавом роль конунга-героя обеспечила ему перевес, который укрепился после того, как он обратился на внутреннем дворе замка к солдатам и услышал от них клятву верности.

Это определило успех государственного переворота без кровопролития. И это имело значение для будущей жизни Густава.

Он выехал верхом в Стокгольм с белой повязкой на рукаве, и его приветствовали ликующие толпы, в то время как риксрод сидел запершись в комнате заседаний, а секретный комитет добровольно самораспустился и обратился в бегство. Лишь двое из партии колпаков, генерал Пеклин и губернатор Стокгольма Рюдбек, попытались организовать сопротивление, однако безуспешно, и были арестованы. Вооруженные силы повсеместно присоединялись к королю, включая флот и Упландский и Сёдерманландский полки, на которые колпаки возлагали свои надежды. Аппарат власти сословий рухнул подобно карточному домику. Полный успех волшебно сопутствовал Густаву.

Он боялся пробудиться от счастливого сна. В 6 часов вечера он написал записку герцогу Карлу тем косматым и неровным почерком, который выдавал сильнейшее душевное волнение: «Вестник скажет Вам, мой дорогой брат, что здесь произошло, у меня есть время только на то, чтобы обнять Вас; народ выказал мне бесконечную радость это трогательно я надеюсь что все пойдет хорошо до свидания мой дорогой брат обнимаю Вас и отправляюсь этим письмом к Вам». В другом, официальном послании Густав назначил Карла главнокомандующим над Сконе, Халландом, Блекинге, Бохюсленом и Смоландом. Государственный советник Функ, не успевший пуститься в путь до 19-го, так и не успел заместить Карла. Еще через шесть дней Густав, однако, в очередном письме опасался, что может приключиться какое-нибудь несчастье с братом Карлом, которого он, по его словам, любил «à l’adoration» [23] До обожания. . Однако сословия выказали «достойную удивления кротость», и в Стокгольме все было хорошо.

«Господь проявил себя повсюду в этом великом деле», — писал 23 августа Густав герцогу Карлу. Вы знаете, «каким экстраординарным событием провидение спасло это государство от гибели и полного краха», — написал он на следующий день Ульрику Шефферу. «Провидение, которое руководило этим великим событием, помогло мне успешно преодолеть все препоны, тяжести которых я не должен был выдержать», — написано 29 августа в письме к Якобу Магнусу Спренгтпортену, который наконец должен был вот-вот прибыть в Стокгольм. На всем этом не было никакого отпечатка глубокой религиозности, то были чувства эгоцентрика, дожившего до разумного мирового порядка. Была удовлетворенность тем, что он пережил свой великий триумф и, стало быть, он уже не тот человек, что прежде. Он теперь не зависел от советов и планов других людей, а мог полагаться на самого себя и на провидение. Он, неуверенный в себе и порой уступчивый молодой человек, мог заставить свою истерическую нетерпеливость разродиться быстрыми решениями, которые, впрочем, часто могли бы быть продуманы лучше.