Эрик Леннрут - Великая роль. Король Густав III, играющий самого себя

В общественной и культурной жизни Парижа Густав был как рыба в воде. Но посещение Франции на обратном пути домой из Италии планировалось не как увеселительная поездка; оно было звеном в политике международного равновесия, проводимой Густавом, звеном вдвойне важным теперь, когда русская альтернатива оказалась иллюзией. От Кройтца еще весной приходили донесения со сведениями о тревожных слухах. В апреле произошел государственный переворот в Дании, где молодой кронпринц Фредрик взял власть и образовал новое правительство, министром иностранных дел в котором стал Андреас Петер Бернсторфф, между тем как вдовствующую королеву Юлиану Марию и ее министра Гульдберга лишили всякого влияния. Кронпринц Фредрик развил удивительно энергичные действия, имевшие, в частности, целью укрепление обороноспособности Дании и Норвегии. По слухам, он стремился к альянсу с Пруссией. Из России сообщалось об угрожающих передвижениях войск близ финской границы; правда, большинство таких сведений не нашло подтверждения, но ситуация представлялась худшей, чем при отъезде Густава. Он сообщил Кройтцу, что угроза со стороны России укрепляет его в намерении вести очные переговоры с французским двором, но, с другой стороны, он не хочет допустить, чтобы прервались все связи с обеими империями и чтобы он оказался полностью предоставлен на милость Франции.

В сравнении с ситуацией, какая была при его первом посещении Франции, теперь собственные возможности Густава были неизмеримо лучшими. Он был хозяином в своей стране, правда, не обладавшим неограниченной властью, но крепко державшим в руках правление. Сухопутные и морские военные силы были уже вооружены и постоянно совершенствовались. С другой стороны, его связи в Версале не были сейчас столь добрыми, как тогда. Отечески доброжелательного к Густаву Людовика XV и герцога д’Эгильона сменили незначительный Людовик XVI, имевший мало общего с Густавом и находившийся под сильным влиянием своей австрийской супруги, и Верженн, давний противник и критик Густава. Но при существующем положении дел Францию можно было использовать в качестве эффективной поддержки для Швеции, зажатой, как обычно, между враждебно настроенными соседями.

Еще до приезда Густава Сталь фон Гольштейн завершил небольшие переговоры. Франция искала шведской гавани с правом складирования французских товаров в обмен на один остров в Вест-Индии, которого добивался Густав III. Он хотел иметь Тобаго, но Сталю удалось получить лишь остров Сен-Бартелеми, экономически самый никчемный из Малых Антильских островов и тщательно выбранный французским кабинетом именно за это свое качество. Взамен Франция получила право складирования товаров в Гётеборге, который можно было считать самой выгодной для данной цели шведской гаванью. Договор не стал шедевром дипломатии Сталя. Важнейший вопрос о том, что может дать новый пакт о дружбе и взаимопомощи, целиком зависел от способности короля Густава использовать ситуацию.

Возможно, создавалось впечатление, что он был очень популярен среди парижских народных масс. Перед ним преклонялись, адресуя ему стихи, как «полубогу», перед поднятым занавесом на представлении «Свадьбы Фигаро»; считали, что к нему благосклоннее, чем к другим, относилась актриса мадемуазель Контат, игравшая Сюзанну, и Бомарше восхвалял его в неумеренных выражениях, и все это едва ли подняло акции Густава при версальском дворе. Но его атакующее очарование в обществе оставило свои следы. Недовольство Верженна по отношению к Густаву оставалось, но, если судить по одному записанному размышлению, получило оттенки: по крайней мере признавались превосходный французский язык Густава, легкость речей и обходительность, особенно со старшими дамами; одновременно признавалось, как записывает Верженн, что шведский король не обижался в Париже на критику и даже сатиру. Однако наиважнейшим было впечатление, произведенное Густавом на королевскую фамилию. В конце пребывания Густава в Париже Сталь докладывал Кройтцу, что шведский король стал более популярен при дворе в конце своего пребывания во Франции, нежели был в начале. Это отчетливо проявилось на переговорах, проводившихся на высшем уровне между двумя монархами об условиях взаимопомощи между их странами.

Для Густава было чрезвычайно важно, ослабить финансовую напряженность получением увеличенных субсидий, дабы можно было завершить снаряжение его вооруженных сил. Поначалу это было отклонено; на совещании 6 июля, на котором присутствовали Верженн и Бретель, король Людовик установил неизменными условия альянса 1773 года: помощь в случае войны двенадцатью тысячами человек пехоты, необходимой артиллерией, двенадцатью линейными кораблями и шестью фрегатами; вместо этого могут быть выплачены деньги в случае, если эти военные силы не смогут быть эффективно предоставлены в распоряжение Швеции. Но если Великобритания будет в числе держав, с которыми Швеция вступает в войну, то военно-морские силы не предоставляются и наличные деньги вместо них — тоже. О какой-то другой денежной помощи речи не будет.

Ответом Густава на это стало личное письмо от 11 июля, в котором он красноречиво и ясно изложил, насколько дорогой традицией была дружба с Францией для Густава I и Густава II Адольфа и насколько неотступно он сам следовал этой традиции. Острая угроза со стороны его соседей теснит сейчас единственного союзника Франции на Севере, почему и является необходимой требуемая денежная помощь. Король Людовик уже на следующий день ответил любезно, смущенно и уклончиво. Но 13 июля Густаву удалось убедить министра финансов Калонна и Верженна согласиться на предоставление значительных субсидий: 1 200 000 ливров в год на протяжении пяти лет. Это было подтверждено королем Людовиком в письме к Густаву от 14 июля и вошло в окончательный текст трактата об альянсе и субсидиях от 19 июля. Ответным обязательством явилось предоставление Швецией в случае войны вспомогательной эскадры из 12 линейных кораблей.

То был значительный дипломатический успех, на который Густав мог оглянуться, когда 20 июля отправился из Парижа домой. Пребывание в Париже было омрачено гибелью на дуэли его любимца Пейрона. С другой стороны, Густав был в восторге от многих эстетических переживаний, в частности, от праздника в «hameu» [32] Деревушке. королевы в Трианоне. Французские связи Густава возобновились, и он до предела использовал их в финансовом отношении. Сейчас от него зависело, как распорядиться возможностями, которыми он располагал. Балансированию между великими державами пришел конец.

Он никогда больше не увидит Франции, этой своей «второй родины».