Эрик Леннрут - Великая роль. Король Густав III, играющий самого себя

Можно обратить внимание на то, что сообщения Хейденстама носили иной характер, нежели прошлогодние. Он ввязался в спекуляции огромными алмазами, очевидно, полагая, что его государь мог желать обладать одним из таких. Цены были колоссальными. Окружавший Хейденстама сказочный восточный мир становился для него все более и более естественной средой. Одаренному драгоману Мюраду приходилось брать на себя все больше необходимых переговоров с сановниками Высокой Порты. Хейденстам погружался в пессимизм, несмотря на то, что турецкие армии проявляли удивительную стойкость, в борьбе против взаимодействовавших имперских сил. В специальном послании к королю Густаву Хейденстам в феврале умолял короля позаботиться о будущем его детей, если сам он окажется жертвой какого-нибудь несчастного случая, которые обычны в стране его пребывания. Очевидно, Хейденстам опасался покушения на свою жизнь.

Густав III с нетерпением ждал ответа на просьбу о субсидиях, которую сам зашифровал. Этот ответ был решающим для экономических предпосылок войны. Но расстояния были большими, к тому же еще эти турецкие интриги. 22 мая Хейденстам отправил донесение, в котором сообщал, что Порта начисто отказала в субсидиях. По мнению Хейденстама, за решением об отказе стоял великий визирь. Депеша достигла короля Густава в Гельсингфорсе 27 июля и не могла повлиять на развитие событий, которые вели к развязыванию войны.

Среди густавианских бумаг есть выписка из письма анонимного шведского дипломата к также анонимному адресату, вероятно, находившемуся в королевской канцелярии. Письмо датировано 24 ноября 1788 года и выражает озабоченность «досадными известиями о здоровье, расположении духа и состоянии Хейденстама». Автор, прежде работавший вместе с Хейденстамом, говорит, что миссия утратила свою превосходную репутацию. Хейденстам, у которого уже и раньше отмечались симптомы ипохондрии, погружается в размышления о «сомнамбулизме и магнетизме», сочиняет их системы и переписывается с «г-ном Месмером, который будто бы обязался посредством наблюдений за Солнцем, в назначенный час и без его присутствия полностью его магнетизировать и сделать своим адептом». К тому же жена Хейденстама ведет себя весьма неприлично; Хейденстам потерял уважение и стал в городе объектом пересудов».

После отставки Кройтца Хейденстам был руководителем шведского посольства с самым близким Густаву III образом мыслей. С 1789 года Хейденстам должен был делить ответственность за миссию в Константинополе с полковником фон Брентано, офицером, который прежде, будучи на французской службе, занимался реформированием турецкой армии.

В Петербурге шведскому королю не доверяли, но прошло время, прежде чем там по-настоящему встревожились. Здесь рассуждали так же, как и везде: без поддержки какого-либо могучего союзника Густав III не сможет открыть военные действия против России — иное было бы чистым безумием. Петербург имел достаточно хорошие связи с дворами, о которых могла идти речь — Францией, Великобританией и Пруссией, — чтобы чувствовать себя уверенно. Даже если не доверяли лояльности Дании, Бернсторфф ведь сделал такие заверения, что не опасались, что в случае войны Дания встанет на другую сторону. И хотя хорошо информированный Разумовский присылал донесения о шведских вооружениях, в Петербурге их поначалу воспринимали спокойно.

Фредрик Нолькен в начале 1788 года обычным образом доносил о дипломатических акциях, проводимых в интересах мира. 1 февраля он писал о бедах в России: голоде, тирании и раздорах между императрицей и великим князем. 22 февраля он сообщил сведения о войсках в Петербурге: в них не ощущалась сколько-нибудь заметная встревоженность. Однако 4 апреля от Разумовского прибыл курьер с известиями о вооружениях флота в Карльскруне, и 18-го министр Остерман, некогда глава русского посольства в Стокгольме, затеял с Нолькеном серьезный разговор. Остерман был уравновешенным и осторожным политиком и прежде проявлял понимание обстоятельств Швеции, но сейчас он затронул тему об опасности войны. Он говорил о шведских вооружениях и тех контрмерах, которые Россия считает себя вынужденной принять. Если действительно состоится война между двумя странами, то Швеция будет рассматриваться как главный неприятель, а турки отойдут на второй план. 1 мая Остерман опять серьезно говорил с Нолькеном, между тем как императрица казалась недовольной. Одновременно Нолькен доносил, что ситуация в России очень тяжелая.

Короля Густава депеши Нолькена раздражали. Он чувствовал себя оскорбленным угрозами Остермана, он, наследник Густавов и король храброго и благородного народа. 5 мая он со специальным курьером отправил Нолькену инструкции и порицал его за хладнокровие: Нолькену следовало сообщать более точные сведения о русских вооруженных силах. С тем же курьером Густав послал находившимся в Гельсингфорсе генералу Поссе и Микаэлю Анкарсвэрду запечатанные приказы о готовности к войне. Согласно заметкам Анкарсвэрда, Густав в апреле повсюду говорил об угрозе со стороны калмыков и татар и явно опасался, что картина этой угрозы поблекнет, если в нее не добавлять красок.

Нолькен, что вполне естественно, был уязвлен упреками. С тем же курьером, майором Мурианом, он отправил в Стокгольм донесение, в котором изложил наиболее точные сведения о морских и сухопутных силах в Кронштадте и Петербурге. В Кронштадте вооружались 20 линейных кораблей и 8 фрегатов, но из них 15 линейных кораблей и 6 фрегатов предназначались для плавания в Средиземное море и борьбы там с турками. В Красном Селе имелся армейский лагерь с максимум двадцатью тысячами человек — точность численности была очень ненадежной. По мнению Нолькена, Россия не была в состоянии вести войну одновременно и с Турцией, и с Швецией, как бы плохо императрица ни думала о короле Густаве; но она, конечно, способна и на опрометчивость. В частном письме к королю, тоже отправленном с Мурианом, Нолькен просил извинений за свое «conduite» [46] Поведение. ; поскольку он пребывал в неизвестности относительно обязательств своего короля, то и не мог сделать многого на своем посту.

Эти безобидные бумаги не усиливали картину угрозы предстоящего русского нападения на Швецию. Но Густав III велел секретарю фон Аспу сделать из донесения выписку, из которой все успокоительные суждения были изъяты. С этим фальсифицированным документом Густав 22 мая выступил в риксроде, зачитал избранные части депеши Нолькена и заявил, что Россия вооружалась еще до того, как Швеция начала вооружать свой флот. Швеция стоит перед лицом угрозы, и он предоставляет совету сказать, как быть. В действительности Густава определенно не интересовали взгляды государственных советников, но он, как и после осеннего визита в Копенгаген, надеялся на податливость старых господ. Ему был нужен их авторитет.