Михаил Ширвиндт - Мемуары двоечника

Александр Мальцев, «Динамо», дважды олимпийский чемпион, девятикратный чемпион мира. Прославленный тренер ЦСКА и сборной СССР по хоккею Анатолий Тарасов говорил:

— Сборная СССР — это ЦСКА плюс Александр Мальцев.

Достаточно? Конечно же, нет! Это сухие цифры, а тогда передо мной стояли два лучших хоккеиста всех времен и народов! Я и сейчас в этом уверен.

Михаил Державин знал и любил хоккей и прекрасно в него играл. Кроме того, он с хоккеистами дружил! Конечно, каждый знающий хоккей дурак вроде меня хотел бы дружить с хоккеистами, но не каждый становился знаменитым Державиным, которого все обожали!

Спасители

Так вот, эти «ребята» приехали в гости к Михал Михалычу отдохнуть, покататься… а тут и я подвернулся. Мы играли часа полтора двое на двое: Державин — Мальцев, Харламов — я, выгнанный из школы, наказанный оболтус. Мы с Харламовым (как звучит!) выиграли со счетом что-то 35:32, после чего они пошли обедать, а я был доставлен в Москву, где и продолжил отбывать наказание.

Через несколько дней после очередного концерта «Державин — Миронов — Ширвиндт» я был со скрипом восстановлен в школе. А теперь представьте реакцию моих друзей на рассказ о хоккейном матче! Как вы думаете, они поверили? Конечно же, нет! И правильно сделали… Я и сам до сих пор не могу в это поверить!

По окончании 8-го класса в те времена надо было писать заявление на переход в 9-й — тебя либо оставляли, либо вперед, в ПТУ (производственно-техническое училище). Может быть, это правило существовало только в нашей прирыночно-тоталитарной школе, но, как бы то ни было, сталинистка-директриса вызвала нас с Искандером вдвоем к себе в кабинет и сказала:

— Заявление приму только у одного из вас.

Не задумываясь, я порвал свою бумажку и бросил перед ней на ковер… На этом история моей самой мерзкой из школ закончилась.

Перед моими бедными родителями остро встал вопрос, куда пристроить свежевыгнанного неуча. Задача осложнялась тем, что школу надо было искать с английским уклоном и, по сложившейся традиции, не ближе двадцати километров от дома.

И, о чудо!..

Но прежде чем поведать вам о чуде, небольшое отступление.

Как-то раз кинорежиссер Элем Климов пригласил Зяму и Таню Гердтов на показ своего первого полнометражного фильма «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен». Просмотр устраивался для «деятелей образования», лагерных начальников (пионерлагерных) и «работников искусства». Фильм, как вы знаете, получился замечательный, а стало быть, и реакция «воспитателей духа» была резко негативная: кино антипедагогическое, идеологически невыдержанное, вредное и т. д.

Вдруг встает мужчина, говорит, что он директор (картавя букву «р») и что смешно обсуждать: фильм потрясающий, полезный всем — взрослым и детям.

— Нечего лицемерить — начал он. — Все знают, что выгнать с работы дурака — трудно. В школе это сделать тоже нелегко. Поэтому, если в апреле ко мне подойдет выпускник-десятиклассник и скажет, что у него конфликт с учительницей и что она дура (а я знаю, что, к сожалению, он прав: она действительно дура), то неужели я буду его отчитывать: как ты смеешь об учительнице, о старшем, и т. п.! Конечно же, нет. Единственное, что я ему скажу: «Паша, потерпи!»

После обсуждения Таня подошла к «Паше-потерпи».

— Я правильно поняла, что вы директор школы?

— Да, а вам зачем?

— Я хочу отдать к вам в школу дочку, где ваша школа?

— О, у черта на куличках, в Черемушках!

— А мы в Черемушках и живем… И Катя стала учиться в 45-й школе!

Директора, который не выговаривал «р», звали Леонид Исидорович Мильграм.

Мильграм Л. И.

А теперь возвращаемся к «о-чуду».

Гердты поговорили с директором, и мне была назначена аудиенция. Семейный совет в лице мамы постановил, что сопровождать меня будет отец! Ну, мы и поехали.

В шикарном кабинете за огромным столом сидел ОН! Высокий, лысый, с внимательным пронизывающим взглядом сквозь очки в роговой оправе. Сидел и курил. «Американские», — определил я по привычному запаху, исходящему от Андрея Миронова.

За его спиной на стене висел большой портрет Ленина. Казалось бы, ну и что? У всех висел. Но нет, этот Ленин был какой-то другой: с внимательным серьезным взглядом, даже чем-то походил на хозяина кабинета.

— Здравствуйте, садитесь, — сдержанно поздоровался он (безо всяких там: «Александр Анатольевич, рад знакомству! Гердты звонили…»)

Мы испуганно приземлились на другом конце стола. Я-то понятно: у меня школьный испуг — это естественное состояние. Но чтобы растерялся папаша — такого я еще не видел.

— Не знаю, что я могу для вас сделать, — продолжил он. — Уж очень у тебя незавидная репутация (это уже ко мне). А у нас образцово-показательная школа! Ну как я могу тебя взять?

Мы с папой сидели ни живы ни мертвы.

— Ты сам хоть понимаешь, что ты далеко не импозантный тип? — спросил директор. — Ну, что молчишь?

А что я мог ответить? Ужас в том, что я не знал, что такое «импозантный»! Мотать головой или кивать?

Слава богу, в этот момент открылась дверь и вошла женщина в синем халате. Мы с папой продолжали как загипнотизированные смотреть на директора.

— Вообще-то, мужчины встают, когда входит женщина, — окончательно добила нас тетенька в халате!

Мы вскочили и замерли, прижавшись к стенке.

— Если я все-таки приму решение условно, с испытательным сроком, зачислить тебя в школу, то Ирина Васильевна (он показал на женщину в халате) будет твоим классным руководителем.

В общем, зачислили. Правда, я был проинструктирован по поводу неукоснительного выполнения всех школьных правил, как то: строжайшая дисциплина, школьная форма, стрижка под полубокс (почти налысо), и, в довершение всего, Ирина Васильевна (учитель биологии) велела к 1 сентября собрать гербарий из листьев деревьев средней полосы России!

О как! На том и порешили!

Пропущу мучительные подробности покупки формы, лысой стрижки и, главное, составление гербария, собирать который я начал, естественно, 31 августа.

1-е сентября! Я в мышином костюме с ежиком на голове, гладиолусами для женщины в халате и с гербарием под мышкой (ей же) вхожу в школьный двор на «линейку».

Первый, кого я заметил, был юноша «моего вида», только без гладиолусов:

— Не подскажешь, где тут девятый «А»? — спросил я.

— Это мой класс, пошли покажу, — ответил он, и мы стали пробираться сквозь школьную толпу.