Дороти Карузо - Энрико Карузо: легенда одного голоса

Весь мир одинаков.

Доброй ночи, мое сокровище. Я очень люблю тебя и хочу, чтобы ты любила меня так же сильно.

Всегда твой Рико.

Букарелли, 85, Мехико

8 октября 1919 года 16.30

Моя дорогая Дора!

Сегодня утром, проснувшись, я сразу же спросил, нет ли писем для меня. Мне ответили, что, к сожалению, нет. Я стал проклинать бандитов, ограбивших поезд на прошлой неделе, так как подумал, что твои письма сгорели (бандиты подожгли поезд), но взял себя в руки, сказав себе: «Надо ждать». Потом я подумал, как много дней не буду получать от тебя писем, и очень опечалился. «Конечно, - успокаивал я себя, - есть теле­граф», но телеграмма не может заменить письма. В час дня я от­правился к парикмахеру постричь волосы и ногти. Вернулся в три часа. После завтрака Дзирато взволнованно сказал мне: «Commendatore, простите меня. Я — скотина...» — и вынул из кармана четыре твоих письма, пришедших в мое отсутствие. Вообрази мою радость. Нет, моя Дора, невозможно, чтобы твоя любовь была сильней моей. Ты молода и мало знаешь, что та­кое жизнь и любовь. Мое сердце было разбито перенесенными в жизни горестями, но занятое тобой и ощутившее всю силу любви к тебе, оно освободилось от яда, столько лет находивше­гося в нем, и наполнилось любовью к моей чудесной Доре. Вот почему невозможно, чтобы ты любила меня сильнее, чем я те­бя, и ты убедишься, что я прав. Дора, я обожаю тебя!

Рад получить хорошие вести о Мимми. Надеюсь, он будет хорошим человеком. Вели девочке в тебе быть спокойной. Это такая радость, и я благодарю Бога за это счастье. Доброй ночи, моя маленькая, обожаемая жена. Крепко обнимаю тебя.

Всегда твой Рико.

Букарелли, 85, Мехико

9 октября 1919 года 15.30

Моя дорогая Дора!

Вчера вечером на репетиции я не мог издать ни звука, а ут* ром осмотрел свои связки и увидел, что они очень покраснели Можешь вообразить, как я расстроился. Приняв ванну, я сно ва лег в постель и спал до двенадцати часов. У меня сломались часы, и я послал Марио узнать, сколько времени. Он вернулся и принес два твоих письма, которые я прижал к сердцу. Прочтя их по три раза, я стал одеваться. Я снова посмотрел горло, что­бы проверить, как подействовало лечение. Связки выглядели несколько лучше. Был превосходный день, и я немного погу­лял.

Моя Дора! Как могла попасть тебе в глаз металлическая крошка?! Милая моя! Она страдала, а я не был рядом с ней! Очень рад, что все хорошо кончилось. Теперь я понимаю, по­чему ты просишь хотя бы что-нибудь заплатить Джозефу. Но было бы лучше, если б ты подождала меня, а я уплачу все цели­ком. Я никогда ни в чем не упрекну тебя, но позволь мне разо­браться во всем самому. Меня совсем не волнуют твои расходы. Я хочу всегда видеть тебя довольной и счастливой. Если когда- нибудь у меня не будет денег, я стану без устали работать кем угодно, хотя бы грузчиком, чтобы ты могла быть довольна жиз­нью. Я весь твой душой и телом.

Люблю и целую мою обожаемую Дору. Рико.

Четвертым выступлением Карузо было исполнение партии Самсона в опере «Самсон и Далила» в театре «Эсперанца Ирис».

Мехико

10 октября 1919 г.

16 часов

Вчера, простившись с тобой, я попробовал петь. Что было с моим голосом, дорогая! Центр совершенно не звучал. Но мало- помалу его состояние улучшилось, и я, дрожа от волнения, по­шел в театр. Сначала я звучал, как обычно, но в том месте, где (Самсон обращается к народу, я почувствовал, что мне тяжело петь на середине. Вместо того чтобы форсировать голос, я стал очень осторожно петь на верхах, и первая картина прошла без аплодисментов. Затем пели трио. Все было в порядке. Во вто­ром акте я распелся, дуэт прошел отлично. Конец спектакля шел успешно. Я благодарил Бога, когда спектакль окончился. И сообщаю тебе в телеграмме, что постараюсь экономить, так как боюсь, что не смогу окончить гастроли и буду вынужден вернуть аванс. Ты знаешь, что я всегда чего-нибудь опасаюсь и не всегда напрасно. Очень благодарен тебе, что находишь вре­мя писать мне каждый день.

Да, дорогая, когда люди образуют квадрат, его трудно превратить в круг. Я очень опечален тем, что ты мне сообщила, но будет лучше, если твой приятель сделает уступку своей жене, иначе их совместная жизнь долго не продлится. Конечно, жена должна понимать, что муж работает и должен быть главой се­мьи. Не давай никаких советов. Ты ведь знаешь, у нас говорят: «Не суй ладонь в проем дверной и не встревай меж мужем и же­ной». Ты не должна оставлять и свою подругу, потому что если она так влюблена в своего капитана, никто ничего не сможет сделать.

Доброй ночи, моя любимая, моя дорогая. Рико.

Мехико

11 октября 1919 года

17 часов

Милая Дора!

Всегда, когда я пишу тебе, то начинаю с того момента, на котором остановился в прошлом письме — так мне легче пи­сать, и в то же время ты узнаешь, что я делал в течение дня и вечера. Должна была состояться репетиция «Марты», но в по­следний момент мне по телефону сообщили, что ее не будет, и просили, если я не возражаю, прослушать дома молодую певи­цу. В половине девятого пришли Папи, импресарио, несколь­ко джентльменов и молодая леди. Ты знаешь, что в труппе нет хорошей сопрано и импресарио всюду искал возможность восполнить этот пробел. Юная леди спела, и у нее оказался неплохой голос. Я высказался о ней одобрительно, и импреса­рио сказал, что она будет петь со мной в «Манон» Пуччини. Мне это было безразлично. В десять часов с мыслями о тебе я лег спать. Я называл тебя самыми ласковыми именами и со словами «Дора, моя Дора» уснул. Дорогая моя, ты не можешь представить себе, как мне хочется вернуться домой. Мне ка­жется, что я нахожусь здесь тысячу лет, все время считая ос­тавшиеся дни. Скучаю ли я по моей Доре? Я хотел бы умереть (в шутку!), чтобы мексиканцы отправили тебе мое тело, а за­тем ожить, чтобы никогда больше не уезжать от тебя. Родная моя, ты не представляешь, как я люблю тебя! Скоро ты уви­дишь, как велика моя любовь, и, убедившись в этом, будешь так же горячо любить меня. Мое сердце бьется так сильно, что кажется, будто хочет улететь к тебе. Никогда больше не уеду от тебя. Когда вернусь, то отведу тебя к кузнецу и заставлю его соединить цепью наши ноги. Я с горечью думаю, дорогая, что должен прекратить работать и уехать на родину, в теплые края. Иначе я превращусь в плод, упавший с дерева. Я боюсь уехать от тебя, боюсь умереть и хочу быть всегда около тебя, чтобы наслаждаться твоим обаянием и лаской. У Мимми есть голос? Не думаю. Рад узнать, что его любят, и надеюсь, что его не избалуют. Надо прилечь, хотя мне очень жаль расставаться с тобой.

Нежно обнимаю и горячо целую. Твой Рико.

12 октября Энрико пел в «Бале-маскараде» на арене цирка во время сильной грозы.

Мехико

12 октября 1919 года