Дороти Карузо - Энрико Карузо: легенда одного голоса

Мне часто говорили, что, должно быть, очень хорошо быть женой лучшего в мире певца. Я отвечала: «Да». И это было именно так, потому что таким певцом являлся Энрико. Он был лучшим человеком в мире... и, кроме того, лучшим певцом.

Первое письмо от него посыльный принес с вокзала, а потом я получала от него по письму, а то и по два в день.

На пути из Филадельфии в Мехико

17 сентября 1919 года

Моя дорогая Дора!

... Поезд так трясет, что писать невозможно. Иногда кажет­ся, что ноги отлетят от туловища. Мы похожи на людей, напив­шихся виски. Надеюсь, что несмотря на мое плохое знание анг­лийского языка, ты поймешь, что я переживал, когда поезд от­ходил от Нью-Йорка. Я даже не могу объяснить, что чувствовал тогда. Все вокруг поблекло, а сердце как будто перестало бить­ся. Я закрыл глаза, чтобы ничто не мешало мне думать о тебе Так было приятнее, и я думал, что ничто не помешает мне до приезда в Мехико, но ошибся. Когда мы прибыли в Манхэттен, в купе ворвались люди и нарушили мои мечтанья. Но, разгова­ривая с ними, я все время думал о тебе и буду думать, пока не вернусь.

Как ни печально, но надо прощаться. Дора, дорогая!

Я предан тебе и буду тебя любить, пока не предстану перед Высшим Судьей. Я храню тебя в моем сердце.

Твой Рико.

Четвертый день на пути в Мехико. Поезд отошел от Ларедо

20 сентября 1919 года

Дорогая Дора!

Прошлой ночью в Сан-Антонио я получил твою телеграмму и не мог спать всю ночь, поскольку чувствовал, что ты рядом, и слушал твой сладкий голос, говоривший мне так много хороше­го. Ты всегда со мной, в моей душе.

Сегодня мы встали рано, так как пересаживались на другой поезд. Рано утром мы прибыли в Ларедо, откуда я послал тебе телеграмму. Пунцо чуть не свел меня с ума. Он забыл ключ от чемодана, который мы привезли из Италии. Я очень беспоко­ился во время таможенного досмотра. К счастью, наш багаж проверяла славная девушка, которая поверила мне, когда я объяснил ей, в чем дело, и сказал, что не хотел бы ломать замок Ты пишешь, что плакала над моим письмом. Значит, ты поняла меня? Я не прибегал ни к чьей помощи, когда писал, даже ко­гда не был уверен, что не делаю ошибок. Я хочу хорошо изучил, твой язык, чтобы сказать тебе все ласковые слова, которые есть в нем, но ты знаешь, что мой словарный запас невелик, хотя я стараюсь изо всех сил показать тебе, как велика и сильна моя любовь.

Мы проезжаем по бедной стране, по огромным полям, где, если и попадаются люди, то грязные и бедно одетые. Сейчас показались вдали горы. Их вид на фоне чистого неба напомнил мне родину. Мы уже два дня мучаемся от невыносимой жары. Проводник уверяет, что через два-три часа будет прохладнее. Я скоро вернусь и больше никуда без тебя не поеду. Я устал от жа­ры. Надо немного отдохнуть.

Посылаю тебе, моя любовь, много миллиардов поцелуев.

Навсегда твой Рико.

Калъе Букарелли, 85, Мехико

Понедельник, 22 сентября 1919 года

Моя дорогая Дора!

Наконец-то закончилась наша поездка. И какая поездка! До американской границы ехать было неплохо, но когда мы пере­ехали Рио-Гранде, все изменилось. Вагон был неплохой, но комфорта никакого. Воды не хватало, пища была однообраз­ной, а белье очень плохим. Сначала эта дикая страна заинтере­совала меня, но потом однообразие надоело. Вечером мы оста­новились в Салтильо, откуда нас до конца пути сопровождал отряд из пятидесяти солдат. Это была мера предосторожности, но я был уверен, что ничего не случится, и ничего не случилось. В Салтильо, как я уже тебе телеграфировал, я принял ванну и поужинал в одном из лучших отелей. Ко мне нагрянула местная пресса. Я долго беседовал с журналистами, и все остались до­вольны.

...В семь часов мы подъехали к большому дому, в котором жил один из членов бывшего правительства. В доме довольно уютно. Он обставлен во французском стиле, но в нем нет ни картин, ни безделушек. Я с удовольствием принял ванну и по­завтракал. Осмотрев дом, я отправился в город.

Улицы очень красивы. Дома такие, как и во всей Южной Америке. Много монументов — непомерно больших для здешних улиц. Значительную часть населения составляют индейцы.

На улицах много экипажей и больших шляп. Жарко. У меня поэтому немного разболелась голова. В половине третьего мы пообедали, потому что вечером из-за жары ничего не ели. Готовит хорошо. Повар немного говорит по-французски. Кажется, и слишком много написал о себе.

Очень рад, что ты каждый день сообщаешь о себе. Надеюсь, что это и в дальнейшем будет так. Я очень рад каждому твоему письму, потому что мне необходимо твое постоянное присутствие. Как поживает наша девочка? Надеюсь, она не доставляет тебе большого беспокойства? Пожалуйста, дорогая, сообщай мне обо всем. Мне кажется, что мы уже давно разлучены, и ко­гда я вспоминаю о том, что мы еще не скоро увидимся, я боюсь, что сойду с ума.

Прости меня, дорогая, пришел репортер. Очевидно, у меня низкое давление, потому что я очень спокоен и сдержан. В соседней комнате работает настройщик и его монотонные «ти-тин» и «блям-блям» гонят мысли из моей головы.

Всегда твой Рико.

Калъе Букарелли, 85, Мехико

22 сентября 1919 года 23.30

Моя Дора!

Ты будешь удивлена тем, что я пишу так поздно, но когда узнаешь причину, скажешь: «Бедный мой Рико!». Закончив пи­сать сегодня днем письмо, я до восьми часов беседовал с репор­тером и мистером Риверой, импресарио. Я очень устал, и к то­му же разболелась голова. Выпив стакан молока и приняв три таблетки аспирина, лег спать. В половине одиннадцатого я про­снулся от ощущения, что кто-то меня укусил. Я включил свет и осмотрелся. Никого. Я решил, что это мне показалось, но в этот момент почувствовал укус в шею. Я провел по шее рукой и уви­дел на ней каплю крови, осмотрел постель и обнаружил в ней трех клопов. Убив их, выключил свет и снова лег спать, но через некоторое время снова почувствовал укус. Я встал, снова осмот­рел постель и обнаружил под матрацем целое скопище этих противных тварей. Бррр!! Я убил всех, но тело ужасно чешется. Сейчас я вижу на рубашке пятна крови: это значит, что я давил их своим телом. Мне никогда не приходилось иметь дело с кло­пами, но так как я привык к присутствию тараканов на кораб­лях, то полагал, что ничего особенного не случится, и потому лег спать снова, но их было так много и они так противно пахнут, что меня тошнит и трясет. Не знаю, что делать, потому что все спят; думаю провести остаток ночи в хождении по комнате. Она казалась такой чистой и уютной, когда я вошел в нее и предвкушал спокойный сон. Не знаю, что делать, чувствую себя одино­ким, и мне страшен даже шум пера, которым я пишу. На момент прекращаю писать, чтобы почесаться. Все тело горит.

Что ты мне посоветуешь сделать? Снова лечь и постараться уснуть? Я тоже так думаю. Если меня снова станут кусать, я бу­ду писать тебе всю ночь.