Сергей Поварцов - Причина смерти — расстрел: Хроника последних дней Исаака Бабеля

…Но что же происходит с Кольцовым? Как полагает М. Валентей (внучка Мейерхольда), в 1939 году Сталин планировал проведение показательного судебного процесса над представителями советской творческой интеллигенции, якобы причастной к шпионской троцкистской организации [82] Валентей М. Дело № 537 // Театральная жизнь. 1990. № 2. С. 1. . Первым схватили Кольцова, затем Бабеля и Мейерхольда. Допросы велись с применением всех пыточных приемов. К осени 1939 года замысел Сталина в отношении арестованных писателей изменился. М. Валентей связывает это с заключением известного германо-советского пакта: «задуманный весной процесс оказался не ко времени осенью 1939 года, ни к чему было создавать советскую параллель преследованиям интеллигенции в фашистской Германии». [83] Там же. С. 2. Далее, в подтверждение мысли о весеннем замысле вождя, Валентей пишет, что судьбу Мейерхольда он, скорее всего, решил где-то между 16 и 19 мая, то есть за месяц до ареста (а Бабель в эти дни уже находился во внутренней тюрьме).

Версия о новом процессе представляется мне убедительной, хотя трудно поверить, что Сталина могла смутить «параллель» с Гитлером. Очевидно, имелись какие-то другие причины, заставившие Дракона изменить первоначальный план. Впрочем, и созрел этот план раньше, в конце 1938 года. Кольцов стал его первой жертвой.

Однажды А. Фадеев рассказал критику К. Зелинскому о том, как был вызван в Кремль к Сталину, и тот велел прочесть показания арестованного Кольцова. Известный журналист признавался в своей шпионской деятельности и как на резидента иностранной разведки указывал… на режиссера Мейерхольда. Вот рассказ Фадеева в передаче Зелинского: «Потом приходит Сталин и говорит мне:

— Ну как, прочли?

— Лучше бы я, тов. Сталин, этого не читал, лучше бы мне всего этого не знать. Так мне все это грязно показалось.

— Нам бы этого тоже хотелось бы не знать и не читать, — сказал мне Сталин, — но что же делать, приходится. Теперь вы, надеюсь, понимаете, кого вы поддерживали своим выступлением. А вот Мейерхольда, с вашего позволения, мы намерены арестовать.

Каково мне было все это слушать? Но каково мне было потом встречаться с Мейерхольдом? Его арестовали только через пять месяцев после этого случая. Он приходил в Союз, здоровался со мной, лез целоваться, а я знал про него такое, что не мог уже и смотреть на него» [84] Вопросы литературы. 1989. № 6. С. 161. Здесь требуются уточнения. Фадеев говорил неправду, ибо не только Мейерхольд приходил к нему на прием в Союз писателей, но и сам Фадеев бывал в гостях у Мастера. Фадеев не мог не помнить, что за месяц до ареста Мейерхольда он был в числе других приглашенных у него дома на обеде. Вот запись в дневнике Вс. Иванова за 22 мая 1939 года: «Фадеев со строгим лицом пил водку и молчал». (См.: Вс. Иванов. Переписка с A. M. Горьким: Из дневников и записных книжек. М., 1969. С. 331.) .

Мейерхольд был арестован в Ленинграде утром 20 июня 1939 года. Повторяю: Кольцова и Бабеля уже допрашивают, паутина оговоров расширяется. Сталин терпеливо ждет, пока улик против подследственных не станет достаточно.

Сегодня мы знаем, что о встрече с главным пауком Фадеев рассказывал не только Зелинскому. Первая его жена писательница Валерия Герасимова пишет: «Мне говорили, что Фадеев лично читал показания Михаила Кольцова, где тот тоже признавался в шпионаже» [85] Там же. С. 148. К. Симонов писал, что слышал от Фадеева этот рассказ в 1949 г. в номере пекинской гостиницы. По-видимому, история с Кольцовым не давала ему покоя до последних дней. (Симонов К. Глазами человека моего поколения. М., 1990. С. 70–71.) .

Кто говорил, — не столь существенно. Важно, что слухи по Москве циркулировали. Похоже, Сталин все обдумал заранее: с помощью Фадеева, как бы неофициально, но достаточно компетентно, убедить общественное мнение в виновности Кольцова, Бабеля и Мейерхольда. Однако причем тут двое последних? Ведь у Зелинского сказано, что наряду с показаниями Кольцова Фадеев читал протоколы допросов командарма I ранга Ивана Панфиловича Белова (расстрелян в июле 1938 г.) и никак не мог понять, что связывало этих разных людей.

Ответ прост. Повторяя основную схему разговора со Сталиным, Фадеев каждый раз называл новые имена, — в зависимости от слушателя, места и настроения, то есть, говоря иначе, сообразуясь с ситуацией. Осенью 1970 года мне довелось услышать от Леонида Осиповича Утесова один из вариантов этого рассказа.

«Когда началась война, нас, артистов кое-каких и писателей, из тех, что участвовали во фронтовых бригадах, кормили бесплатно в ресторане „Арагви“. Ну, идет война, а тут всякие закуски, икра, балыки… Ели мы вот так (Утесов делает характерный жест ребром ладони поперек горла). Днем у меня была работа, а ночевать я ходил в гостиницу „Москва“. Тогда уже бомбежки шли, я дома не спал. Когда случался налет, мы спускались в подвальное помещение гостиницы. Как-то после ужина выпили немного, не пьяные, а так — рюмочки три водки. Вдруг Фадеев повернулся ко мне.

— Утесик, — так он меня называл, вообще хорошо ко мне относился, — идите сюда поближе, поговорим.

Я подсел к нему. То да се. Разговор длинный. Потом набрался духу и спрашиваю:

— Александр Александрович, скажите, — что с Бабелем? Ведь я его любил очень, был с ним дружен. Я, говорю, не верю, что он шпион и враг народа.

Фадеев нахмурился, помолчал.

— Я тоже не верю. И с тем же вопросом обращался к Сталину. Поехал в Кремль. Сталин при мне вызвал какого-то человечка, сказал: „Принесите мне дела Бабеля и Мейерхольда“. Минут через пять тот приносит. „Вот видите“, — говорит тогда Сталин и показывает мне какие-то папки. Раскрыл одну. „Смотрите, — говорит, — они сами во всем признались“».

Память подвела Фадеева: дела арестованных он видел не за пять месяцев до ареста Мейерхольда, но весной 1939 года, точнее — в мае или июне, после возвращения с Шевченковского диспута. (Так Фадеев называл VI пленум Союза советских писателей, посвященный 125-летию Тараса Шевченко. Пленум состоялся в Киеве в начале мая.) В противном случае выходит, что разговоры о репрессированных Фадеев вел в Кремле неоднократно. Однако это маловероятно. Докучать «хозяину» никому не разрешалось.

И все же в главном история правдоподобна. Сталину везде мерещились шпионы. Если они есть среди советских государственных и партийных деятелей, то почему бы им не быть в Союзе писателей? Судя по воспоминаниям Зелинского, «хозяин» прямо говорил Фадееву, что считает Эренбурга «международным шпионом» [86] Вопросы литературы. 1989. № 6. С. 173. .

Предполагаемыми фигурантами несостоявшегося процесса должны были стать Борис Пастернак, Юрий Олеша, Илья Эренбург. На писателей усиленно собирали компрометирующий материал, о чем свидетельствует нижеследующий документ из дела Бабеля.