Терентий Новак - Пароль знают немногие

— Шкурко сказал, что отряд дяди Юрко ушел в Полесье в полном составе, — тихо продолжал Поцелуев. — И все-таки кто-то дает немцам прикурить. Интересно было бы узнать, кто?

— Когда на улицах города стали находить трупы гитлеровских офицеров, мы тоже ломали головы: кто? Потом все выяснилось, — не без желания несколько охладить его пыл, напомнил я Николаю.

Поцелуев, не обращая внимания на мои слова, махнул рукой:

— Так то мелочь, Терентий Федорович. Большое ли дело пристукнуть нескольких гитлеровцев? Они, можно сказать, сами шли в руки. А там, на автостраде или возле Тучина, совсем иное... Там настоящая боевая работа! Федор Захарович поначалу предполагал, что действует какая-нибудь местная партизанская группа. Я тоже так думал. Потом, когда разобрались поглубже, оба пришли к выводу: на местных не похоже. Иной почерк, более твердый.

— Почему вы так считаете?

— А потому, что по грузовикам на автостраде и по жандармам возле Тучина уж очень дружно и метко незнакомцы полоснули огнем. Били, как удалось выяснить, из автоматического оружия по всем правилам боя... Что может быть у местных партизан? Несколько винтовок, в лучшем случае один-два трофейных автомата, пара-другая гранат. А те вели шквальный огонь из автоматов, причем из наших, советских.

— Ну и что из того?

— Как что? Не иначе парашютисты-десантники появились. О них ведь уже давно говорят.

Парашютисты-десантники! Как это мне самому не пришло в голову? Если действительно так, то через них можно установить связь с командованием Красной Армии, передать всю ценную информацию, которую собрали и продолжают собирать подпольщики группы Федора Шкурко.

— Вот что, Николай Михайлович, — повернулся я к Поцелуеву. — Возможно, Шкурко и вы правы. Если это в самом деле десантники, нам надо принять все меры, чтобы как можно быстрее связаться с ними. Передайте Федору, это приказ подпольного Центра. Он должен быть выполнен во что бы то ни стало. Десантников, надо полагать, направляют в тыл врага не только и не столько для того, чтобы они нападали на оккупантов из засад, обстреливали их на дорогах. Наверняка они имеют задание поважнее и поддерживают связь с командованием советских войск за линией фронта.

— Федор Захарович тоже так полагает. У нас имеется столько ценных сведений, а толку от них пока ни на грош. Информация стареет, теряет свое значение, хотя очень пригодилась бы советскому командованию. — Николай взял меня за руку, плотнее прижался к моему плечу, с некоторым смущением добавил: — Я ведь что думал, когда впервые узнал о городском подполье? Был убежден, что вы каждую ночь ведете переговоры с нашими, ну с фронтовым командованием или с партийным руководством, которое за линией фронта. По наивности полагал, что у вас есть и радиостанции и чуть ли не телефонная связь с самой Москвой. А оно выходит, все гораздо сложнее и труднее.

— Да, как видите, Николай Михайлович, не так все просто. Намного труднее и сложнее, чем приходилось в довоенные годы читать в некоторых книгах. А что поделаешь? Так уж получилось. И не наша с вами в этом вина...

Мы вышли из переулка к центру города. Неподалеку, возле тускло освещенного входа в кинотеатр, толпились люди, главным образом немцы — офицеры и солдаты. Среди них резко выделялись мужчины в гражданском и женщины в модных пальто. Над толпой вился дымок от сигарет. Немцы громко разговаривали между собой, смеялись, ворковали с дамами. Мужчины в гражданском держались в сторонке, дожидаясь, пока офицеры и солдаты первыми пройдут в фойе.

Демонстрировался немецкий фильм, сделанный, как видно, по образцу американских боевиков. На вывешенной возле кинотеатра афише застыл в крике светловолосый молодчик с двумя пистолетами в руках, а возле него полуголая девица с тонкой шеей и осиной талией.

Скользнув взглядом по афише, Поцелуев вдруг остановился, показал глазами на две фигуры, маячившие под деревом шагах в пяти от нас. Молодой немецкий офицер в фуражке с примятой тульей разговаривал с высокой стройной блондинкой. Она была в полувоенной форме — кожаное пальто с меховым воротником, серая, немецкого покроя суконная шапочка с длинным козырьком. Из-под шапочки на плечи спадали туго заплетенные светлые косы. Начищенные хромовые сапожки на высоких каблуках отражали свет электрической лампочки. Матовое холеное лицо, особенно большие, выразительные глаза запоминались сразу, словно врезались в память. Женщина игриво помахивала кожаной перчаткой, что-то быстро и негромко рассказывала офицеру, а тот с подчеркнутым вниманием слушал, заложив руки за спину.

Медленно отступив в тень, Поцелуев сказал:

— Переводчица Елена. Из гестапо.

— Откуда ты знаешь?

— Недавно Шкурко показал ее мне на улице. Шла в комендатуру с этим самым лейтенантом, кокетничала, стерва... Не вредно было бы узнать, где она живет. Но они, кажется, пойдут в кино. Скоро начнется сеанс. Что, если и нам заглянуть в кинотеатр? Ночной пропуск у меня в порядке. У вас, думаю, тоже.

Я уловил в голосе Поцелуева какие-то новые нотки. Но внешне он был невозмутим.

— Хотя нет, — продолжал Николай, беря меня за руку. — Сделаем так. Вы идите домой, не надо вам оставаться. Я сам... Все будет в порядке, не беспокойтесь...

Решение Поцелуева пойти в кино было столь неожиданным, что невольно вызвало у меня тревогу: «Как бы опять не принялся за старое. Нельзя оставлять его одного». Я молча направился к освещенному входу в кинотеатр. Сзади поскрипывал снег. Поцелуев шел следом.

Купили билеты. В фойе намеренно задержались. Минуту спустя туда вошли офицер и переводчица. Увидев офицера, солдаты расступились. Близко от меня промелькнуло раскрасневшееся от мороза лицо блондинки. От ее кожаного пальто веяло духами и холодом. В проеме двери, ведущей в зал, она повернулась к офицеру, и я на мгновение отчетливо увидел ее профиль — длинные темные ресницы, по-детски припухлые губы, прямой нос, родинку на щеке. «Красивая, дрянь!»

Зажатые со всех сторон солдатами в серо-зеленых шинелях, мы с Николаем протиснулись в зал, не выпуская из поля зрения кожаное пальто.

Лейтенант галантно держал переводчицу под руку. Они сели в середине ряда. Наши места были дальше, зато с краю. Хотя от переводчицы и ее спутника нас отделяло несколько рядов солдатских голов, мы, тем не менее, хорошо видели и офицерскую фуражку с примятой тульей и серую суконную шапочку. Поцелуев, пока не начался сеанс, то и дело бросал исподлобья взгляд в ту сторону. На меня он, казалось, не обращал никакого внимания.

Справа от меня сидел паренек лет шестнадцати, а дальше почти весь ряд занимали немцы. На их шинелях тускло поблескивали металлические пуговицы и пряжки ремней. Позади тоже сидели немцы, непрестанно болтали между собой и весело, громко смеялись.