Мариам Ибрагимова - Имам Шамиль

Мальчик ушел, а Юнус остался на бугре и сидел там дотемна. Он все время смотрел туда, где стояла палатка Пулло. Когда из нее вышел полковник, Юнус спустился, подошел к нему.

— Я готов, — сказал он, обратившись к Пулло.

— Пойдем, нас ждут.

Они прошли в сторону дороги. Навстречу вышли два офицера. Пулло, указав на Юнуса, сказал:

— Ведите.

К ним присоединилось десятка два вооруженных солдат. Они пошли от дороги вправо, спустились в траншею. Дойдя до тупика, солдаты помогли Юнусу выбраться. Он пополз вверх и исчез в темноте.

Юнус пришел к Шамилю, сообщил обо всем.

Собрав совет, Шамиль спросил:

— Что будем делать?

Старший сын Муртада-Али, восемнадцатилетний юноша, ответил:

— Будем драться до последнего вздоха.

С утра к завалам Ахульго неоднократно подходили отступники из лагеря Граббе. Они требовали Юнуса, одновременно внимательно следили за тем, что делали мюриды. Наконец к ним вышел Барты-хан и сказал:

— Эй, послушные ослы, передайте вашим погонщикам, что мы еще не потеряли мужество, туго стянули ремни и смочили руки. Юнус же больше к вам не придет, он арестован.

Отступники ушли, а оставшиеся в живых мюриды и жители Ахульго принялись восстанавливать разрушенные жилища и оборонительные сооружения.

Имам несколько раз обходил позиции, давал необходимые указания, сам участвовал в ремонтных работах. Тяжело было у него на душе. Он предчувствовал, что не устоять ему против натиска врагов, и надеялся на чудо, как обреченный, не находящий иного выхода.

Перед рассветом он стоял у основной позиции — у дороги, ведшей от Шулатлулгоха. Ему сообщили дозорные, что с той стороны кто-то быстро поднимается в гору. Имам был очень обрадован, когда перед ним предстал Муртада-Али чиркатский, который бежал из лагеря противника. Он сказал:

— Остается очень мало времени до рассвета. Мне с трудом удалось вырваться. Я полз, как червь, боясь быть замеченным. Но не прийти к тебе в опасную минуту не позволила совесть. Они все приготовили с вечера к наступлению.

— Мне об этом сообщил Юнус, но я рад тебе так же, как рад был бы большой победе, — сказал имам, пожимая руку старого преданного наиба.

— К сожалению, — добавил Муртада-Али, — отступники вредят нам больше гяуров, все эти дни усердно старались, подсчитывая твои силы и выискивая слабые места на позициях. Да будут они прокляты аллахом!

Когда за восточными вершинами стала заниматься заря, в лагере русских рожок поднял солдат.

Из смотрового окна верхней башни следил имам за движением в стане противника. Он видел, как между рядами палаток, обращенных друг к другу, выстраивались гяуры для общей молитвы, как длинноволосый священник в черной одежде благословлял готовящихся к бою.

Он наблюдал за тем, как двигались артиллеристы к своим батареям, видел, как вновь построили солдат в три колонны и, оставив резервы в тылах, двинули — одну в сторону моста через Ашильтинку, а две, одну за другой, к дороге в Ахульго. Впереди первой колонны ехали телеги, груженные щитами, лестницами и другими подъемными сооружениями.

Когда грянул первый выстрел из пушки, будто бы предупредительный, имам спустился вниз.

Несколько часов подряд не затихала артиллерия. Оглушенным защитникам Ахульго иногда казалось, что гора колышется под ногами.

Пока артиллеристы делали свое дело, саперы и пехота, несмотря на ружейный огонь осажденных, лихорадочно готовились к штурму. На крутых склонах горы вновь появились деревянные щиты, над которыми на блоках двигались большие плетеные корзины, наполненные землей. На склонах рубились ступени, вбивались крючья и делались небольшие площадки. Над головами саперов словно пчелиный рой жужжали пули, посылаемые с той и другой стороны.

Но вот раздался под грохот пушек крик «ура-а-а!». Впервые за много лет он отозвался в сердце Шамиля острой болью. Он был, словно страшный приговор.

Батальоны Пулло и Врангеля с двух сторон дороги, ведущей в Ахульго, пошли на штурм. Шамиль был у фронтальной позиции. На сей раз не раздался его властный окрик при виде отступающих мюридов. Слишком неравны были силы, и сам он был не настолько жесток и бездумен, чтобы из-за глупого упрямства заставить умереть тех, кто готов был умирать.

Повинуясь инстинкту самосохранения в минуты растерянности перед грозной опасностью, мюриды отскочили назад, чтобы за следующим укрытием остановиться. Как весенний паводок Койсу, разливаясь по долине и отлогим подошвам гор, хлынули солдаты к укрепленным саклям. Опять окраина аула оказалась в их руках. Артиллерия прекратила обстрел. В ход пошли кинжалы и штыки.

— Имам, что делать? Мы не удержимся до темноты. Сражен Амир-хан, убит Барты-хан, умирает от тяжелого ранения сын Муртады-Али. Пал твой зять, а сестра бросилась с кручи в Койсу, — сказал Юнус.

— Позови ко мне Сурхая, — ответил имам, не проявляя волнения.

Когда подошел наиб из Кили, имам спросил у него:

— Сколько у тебя осталось в живых?

— Две сотни, — ответил Сурхай.

— Бери их и иди к мосту, а ты, Юнус, передай сельчанам — женщинам, детям и старикам, — чтобы забрали все, что можно унести с собой, и переходили в старое Ахульго.

Как испуганная стая птиц, заметались женщины и дети по тесным улочкам Ахульго. Они спешили к мосту через Ашильтинку.

Солдаты, стоящие под мостом, стали обстреливать их. Часть солдат отделилась от колонны и обходным путем кинулась навстречу бегущим. Женщины, успевшие перебежать, бросив детей и ношу, кинулись с голыми руками на штыки солдат, чтобы остановить их и дать возможность мюридам Сурхая перебежать к старому Ахульго.

На помощь солдатам, действовавшим у старого Ахульго, Граббе бросил резерв. В смертельной схватке пал Сурхай с двумя сотнями мюридов. Лишь нескольким мальчишкам удалось обратно перебежать мост и рассказать имаму о страшной участи, постигшей людей, ушедших к старому Ахульго.

— Все погибло! — крикнул растерянно Юнус, вновь подбегая к Шамилю.

Имам стоял неподвижно в каком-то оцепенении.

Выскочил откуда-то из подземелья Салих и стал перед Шамилем.

— Повелитель мой, — торопливо заговорил юноша, — я нашел удобное место, по которому можно спуститься в глубокое, недоступное ущелье. Там под выступом скалы есть пещера, где могут укрыться люди. Я спущу туда оставшиеся семьи.

— Спускай, сын мой, пусть лучше в этой каменной могиле умрут от голода, чем от надругательств гяуров.

Когда Салих наполовину скрылся в подземелье, имам остановил его.

— У тебя есть пистолет? — спросил он.

— Да, вот он, — показал Салих, выхватив оружие из-за пояса.

— Так вот, зайди сначала в конюшню, застрели Кегера. Я не хочу, чтобы он достался кому-нибудь из моих врагов.