Евгений Панов - Зоология и моя жизнь в ней

Обычно после ужина мужчины подолгу засиживались в палатке, попивая казенный спирт и беседуя на всевозможные отвлеченные темы. По сути дела, здесь столкнулись два мировоззрения, основанных, с одной стороны, на трезвом научном подходе к происходящему вокруг и, с другой, на восприятии действительности с точки зрения служителей искусства. Дискуссии между «физиками и лириками» – дежурная формула из лексикона интеллигенции 1960-х гг. По одну сторону были я и Галиченко, по другую – Рыбаков и подъехавший позже оператор Валерий Ахнин (который, кстати, внес разнообразие в наш стол, привезя с собой большую бутыль первоклассного грузинского самогона). Иногда эти диспуты становились весьма горячими и затягивались далеко за полночь. Как-то утром после такого собеседования мы обнаружили, что Ахнин исчез – его палатка была пуста. Только позже случайно обнаружили его спящим в салоне ЛУАЗа.

В тот день, когда, наконец, казалось, что погода установилась, Рыбаков и Ахнин, погрузив аппаратуру в моторную лодку, управляемую Андрусенко, отплыли на удаленный остров снимать колонию фламинго. Утро было теплое, и киношники, вопреки моим рекомендациям, оделись по-летнему. В середине дня поднялся ветер и стал постепенно крепчать. Начало смеркаться, а лодка все не появлялась, и даже шума мотора не было слышно. Мы в лагере надеялись, что, может быть, они уже пристали у вагончика. Помчались на машине туда – их нет и здесь. А солнце уже вот-вот коснется горизонта. Едем назад в панике. Вот тут-то и понадобился наш запас топлива – несколько нагромождений бревен от разобранных ранее построек. Мы с Галиченко быстро сложили их в одну огромную кучу, облили бензином и подожгли как раз в тот момент, когда наступила темнота.

Минут через двадцать послышалось урчание мотора. Вот уже слышен плеск воды – они бредут к берегу по мелководью. По дороге к палатке сбивчиво рассказывают нам, как все было. Пошла сильная волна, и как раз в это время мотор заглох. Чтобы хоть временно удержать лодку поперек волны, пришлось вместо якоря бросить за борт единственный тяжелый предмет – дорогущую импортную головку от штатива. Но в полной темноте потеряно направление к берегу, и как раз тут вспыхивает наш костер, а мотор неожиданно заводится.

За несколько лет до нашего приезда в заповедник Николай Андрусенко начал ежегодно вести полный учет птенцов в этой колонии черноголовых хохотунов. Он кольцевал их поголовно, а в конце сезона размножения подсчитывал количество выживших. Погибшие от разных причин также заносились в общий реестр. И тут вдруг выяснилось, что число вылупившихся из яиц пуховичков намного превосходило окончательные суммарные цифры. Так, в прошлом году он не досчитался около полутора сотен птенцов. Они исчезли напрочь. Это казалось совершенно необъяснимым.

Но Андрусенко посещал колонию только на короткое время проведения учетов. А мы проводили здесь часы, сидя в палатке-укрытии и наговаривая всё увиденное на диктофон. И разгадка вскоре была найдена. Мы были поражены, увидев в первый раз как хохотун методически избивает птенца из соседнего гнезда, который неосторожно отошел от опекающего его родителя. Агрессор раз за разом наносит сокрушительные удары своим мощным крючковатым клювом в голову птенца, пока тот не перестанет подавать признаки жизни. В этот момент убийца либо оставляет свою жертву, перестав обращать на нее внимание, либо, что случается реже, заглатывает ее целиком.

В последнем случае проглоченный птенец служит в дальнейшем кормом для собственных птенцов хищника. Как и стандартная добыча хохотунов – крупная рыба, проглоченный птенец частично переваривается в зобу убийцы, который в момент кормления отпрысков отрыгивает тушку и держит ее в клюве на весу. А птенцы отклевывают кусочки плоти, после чего полупереваренный труп возвращается в зоб родителя до следующего сеанса кормления.

Мы объяснили для себя этот случай каннибализма тем, что местные хохотуны живут в условиях дефицита корма. В горько-соленой воде Тенгиза способен существовать только один вид живых организмов – крошечный жаброногий рачок артемия, но уж никак не рыбы. Поэтому хохотуны вынуждены летать на охоту за 70 километров от колонии – на пресноводное озеро Кургальджино.

Спрашивается, что же заставляет этих птиц гнездиться в месте, столь неблагоприятном, казалось бы, для их выживания. Оказывается, в данном случае все дело в давних традициях. Обосновавшись однажды в такой местности, где отсутствуют явные внешние отрицательные воздействия, взрослые особи и их потомки стремятся сюда с началом сезона гнездования и в последующие годы. В дальнейшем оказывается, однако, что реально гарантий полной безопасности нет и здесь. Вполне вероятно, что первый выбор места, где птицы будут затем гнездиться из года в год, обусловлен отсутствием там наземных хищников. Этому условию удовлетворяют острова, куда лисицам, например, добраться с берега затруднительно. Но эти изолированные участки суши вполне доступны для таких пернатых, от которых может исходить угроза ничуть не меньшая.

Во время работы на острове Смеха мы еще не подозревали, насколько опасно для хохотунов соседство с безобидными, как тогда казалось, хохотуньями.

Мы изменили свою точку зрения в последующие несколько лет, отданных изучению образа жизни хохотунов на островах Каспийского моря. И вот что тогда нам удалось выяснить.

Одна из колоний хохотунов, за которой мы вели наблюдения на острове Огурчинский, сильно пострадала от хищничества хохотуний. Только за 21 час нашего присутствия здесь мы зафиксировали 83 попытки этих чаек поживиться содержимым гнезд хохотунов. Удалось увидеть похищение шести яиц, поедание других шести, украденных ранее, а также успешное нападение на птенца, которое привело к его гибели. Наиболее активно в роли мародера выступала одна хохотунья, которую мы легко опознавали по легкому прихрамыванию. Во всех прочих отношениях эта птица была вполне нормальной. Она несколько раз участвовала в брачных играх с другими особями своего вида, и частенько изгоняла прочих хохотуний из поселения хохотунов, служившего для нее своего рода охраняемой кормовой территорией. Эта птица присутствовала в поселении не всегда, посещая его, по всей видимости, в основном ради охоты.

В арсенале хищнического поведения этой особи было три способа мародерства. Она или нападала на насиживающего хохотуна спереди с целью согнать его с гнезда или выхватывала яйцо из-под наседки сбоку. Но наиболее оригинальным и самым эффективным оказывался третий способ. Хохотунья подходила к насиживающей птице сзади, хватала ее за конец крыла и стаскивала с гнезда. Не более 18 секунд требовалось на то, чтобы протащить хохотуна, оказавшегося в такой ситуации абсолютно беспомощным, на расстояние немногим более метра. Тогда мародер отпускал свою жертву, перелетал через нее к гнезду и, если успевал к нему первым, хватал яйцо и улетал на край поселения, где и расклевывал добычу. Именно этим способом были осуществлены все успешные нападения на гнезда со стороны этой хохотуньи.