Ольга Книппер-Чехова - О.Л. Книппер – М.П. Чехова. Переписка. Том 1: 1899–1927

Утро 17/30 в Новодевичьем было сказочное: солнце, ощущение марта, капало с крыш, и волновал этот звук. Кресты и купола были какие-то легкие. У Арбатских ворот встретились с Людмилой, и все с охапками зелени погрузились в № 17.

На изгороди прикрепили пушистые ветви зелени, к мрамору прислонили высокие ветки и много там уже бывших лавров и мирт, даже на снег положили ветки, было нарядно. Хороши были красные башни на голубом небе. Да, и вербочки (представь, уже есть) я поставила среди зелени. Вот-с. К обедне опоздали, слушали только панихиду.

Вчерашний «трагический» литер. вечер состоялся [1713]и прошел чудесно. Битком набитый зал, вызывали очень много, особенно, по-видимому, по вкусу пришлась «Чайка». Все в один голос говорили, что надо ее ставить.

Сегодня получила из Нью-Йорка журнал, где пишут о постановке там «Трех сестер», и есть снимок: Вершинин и Маша – вот-с, везде играют [1714].

В воскресенье обедала у Володи с С. Вл. и играли потом в девятку. Вовка смешил нас. За обедом несколько раз поднимался, молча целовал меня в губы и садился опять и брался за еду, и все хохочет, или уж очень серьезен.

Маша, покойной ночи и пропой мне «Вы руку жали мне», и пляши фокстрот, если будет холодно у тебя. Целую, обнимаю. Оля .

Я нашла в своем мешке твои черные чулки.

Все наши тебя обнимают и целуют и желают…

Сегодня тетка «гулила» и С. Вл. готовила рыбий суп и крупеник.

Письмо хранится в папке недатированных (ОР РГБ, 331.78.5). Год устанавливается по сопоставлению с письмом М.П. от 30 января (упоминание фокстрота и романса).

31/I-27. 2-ое письмо. Бахчисарай [В Москву]

Подъезжаю к Севастополю, все благополучно. Всю дорогу спала – реакция после московских кутежей!! Снега нет, как будто повеяло весной… Кавалер моим молоденьким соседкам перебросил букетик подснежников.

Близость дома уже волнует меня, знаю, что накопилось пропасть дела.

Благодарю тебя, милая моя Аленушка, за твою ласку и гостеприимство, ввек не забуду!! Привет всему твоему семейству. Сонечку крепко, крепко целую. Всем желаю всякого благополучия… Нежно целую тебя. Твоя Маша .

Дай кусочек сахарку от меня Жуже.

1/II-27 [Ялта – Москва]

Дорогая, милая, хорошая, золотая Оля, вот я и приехала… Сижу за столом и не знаю, с чего начинать. Пропасть накопилось работы!!

Вчера дождь, дождь и сегодня дождь, дождь. Обедали в кухне в калошах… В саду зелено, только с балкона посмотрела, идти не решаюсь – грязь невылазная… Тепло. По Москве очень скучаю, даже мороз вспоминаю с удовольствием… Еще раз благодарю тебя, мне было с тобой очень родственно, и шум твоей квартиры бодрил меня и молодил мою душу. Всех я вас любила «любовью брата, а может быть, еще сильней» [1715]…

Не сердись, если долго не буду писать за недосугом, но всегда буду носить тебя в сердце моем. Кланяйся милой Сонечке, Леве с Ниночкой, тете Фане за вкусные обеды и ужины, Елиз. Ник., Людмилочке, Савве Саввичу [1716]с мамочкой и Сане с Жужей.

Целую тебя, и прости за холодный нос. Маша

25/II-27 г. [Ялта – Москва]

Драгоценная моя Оленька, вот уже более двух недель Ялта покрыта снегом и нет надежды, что этот снег растает… Прилагаю при этом три рыла с зимним пейзажем [1717]. Полюбуйся! Мих. Павл. завел себе собачку, и она мешает мне расчищать дорожки. Очень зябко, и солнышко редко балует нас своим теплом. В доме топим вовсю, но больше 10 градусов не бывает. Ходят в шубах, у кого есть, а у кого нет, тот старается сидеть в каменных стенах и согреваться собственным дыханием. Не помню я такой поздней зимы в Крыму, даже почта задерживается – нет пути!..

Я все еще живу впечатлениями от Москвы, и когда не работаю, то мечтаю уже о поездке туда будущей зимой… Напиши мне, как живешь ты и вообще все постоянные и непостоянные обитатели квартиры № 3. Я так привыкла жить у тебя, что испытываю некоторую тоску по твоему обиходу и по всем твоим сотрудникам по квартире. Напиши, как твои роли, какое у тебя настроение и что делается в театре? Часто ли Лева говорит тебе: «Спокойно, снимаю»? Конечно, много я тебя писать не заставляю, но хоть что-нибудь вкратце.

Может быть, тебя не затруднит позвонить в Ленинскую библиотеку 1-95-44 Надежде Матвеевне Дейнега, поклон ей передать от меня и попроси позвать к телефону Михаила Ивановича Крутицкого [1718], которого спроси – отчего мне до сих пор не присылают утвержденной сметы по спецсредствам? Я очень в затруднительном положении: деньги у музея есть, а я без разрешения получать их не могу, и приходится тратить свои последние крохи… Колпак на письменный стол сделан, говорят, очень замечательный, но я его уже ненавижу, этого ты, конечно, не говори Мих. Ив. Будь очаровательна с ними (как ты умеешь) и пожури их, что не обращаются к тебе за возможностью попасть в ваш театр. Прости меня за беспокойство, но ты спасешь меня от многих страданий… Целую тебя крепко, нежно прижимаю тебя к своему сердцу и шлю привет всем, всем. Получила ли Сонечка маслинки? Пиши. Твоя Маша

26 февраля 1927. Москва [В Ялту]

Где ты, далекая и близкая Мария?! Как дни и ночи коротаешь в своей светлице? Кто тебя завивает и причесывает кудри твои? Куда ты наряжаешься? Кого пленяешь?

А коечка твоя все еще стоит между окном и письм. столом, и каждый вечер регулярно я натыкаюсь на нее, когда открываю форточку и поливаю растения. По утрам так же чирикают птицы и веселят душу мою, так же выплывают все к самовару… Только Савва теперь забинтованный – ему разрезали ячмень, и я или С. Вл. пускаем ему капли в здоровый глаз. Утешают его девушки энергично, т. ч. Софии Вл-не приходится ой-ой… Ходит не пришитая к нашему дому Нина с зелеными глазами или сидит засыпая… Все так же приходит Лизавета и Людмила.

Представь – шарф давно уже кончен, вышел преинтересный и красуется на Людмилиных формах. Сегодня вечером тишина: я у себя под мехом и в красном шушуне лежу и читаю Вересаева о Пушкине [1719]и учу «Дядюшкин сон» [1720], Лева у себя работает, посередине тетка раскладывает пасьянс. С. Вл. на «Гамлете» [1721]. Приходила Кундасова и сообщила радость: придет завтра почти на целый день работать, т. к. у нее холодно, и чтоб ей сделать чаю и манной каши – чувствуешь?

Лев наш ездил в Петербург, возил первый акт своего «Кандида» – музыку его приняли в Мариинском театре, подписали договор [1722], и он теперь окрыленный работает адово – Нине бедной совсем нет пристанища, она это время уходила ночевать к двоюродной сестре. Бестолочь.

Джюдди все тяжелеет, стонет, с удивлением глядит на свой живот.

Я каждый день ухожу к 11 ч. в театр, а эту неделю и вечерами репетировала. Июнь, кажется, будем играть в Петербурге [1723].