Марина Райкина - За кулисами. Москва театральная

– Я никогда бы не смог стать гомосексуалистом.

– Почему, Фима?

– Я очень смешливый.

Но вершиной копеляновского остроумия в артистических кругах считается другая фраза – «Утро стрелецкой казни». Она была брошена в вечность мрачным, небритым после бессонной ночи артистом, ступившим на перрон города Питера в 8.30 утра.

– Так что, вы говорите, вам нравится в Караченцове?

Нина:

– Вот он когда едет, он после себя все убирает. Однажды я смотрю, все вышли из вагона, а его нет. Прихожу в купе: «Что же вы делаете?» А он весь мусор собирает и в тамбур несет выбрасывать. Аккуратист невозможный.

За много лет проводницы хорошо запомнили привычки своих знаменитых пассажиров. Из дальнейшего их рассказа получалась следующая картина. Любимец Петербурга Копелян никогда не мог найти билет, запрятанный, как правило, на дно чемодана. Козловский шел по платформе замотанный шарфом до глаз и только руками показывал. Аркадий Райкин, как только садился в поезд, выкладывал на стол все свои таблетки. А Майя Плисецкая всегда, даже летом, просила запасное одеяло.

Лариса:

– Мерзла постоянно. А помнишь, ха-ха, как Кадочников с верхней полки упал? Мы его разбудили, подняли. А он опять упал. И представьте, лежит себе на полу, спит. Ну, мы ему подушку под голову подложили, одеялком накрыли… Он такой был обходительный.

– А кто вещи в поезде оставляет?

– Эсамбаев однажды оставил свою папаху. У него, оказывается, их несколько, шапок-то. Потом кто-то приходил от него.

Нина:

– Пьеха, я помню, забыла шерстяные носки. Пришла ее сопровождающая. Мы их искали, искали. Мне так неловко было: мне-то ее носки не нужны. У нас на «Стреле» ничего не пропадает, честное слово.

Володя:

– Как раньше Пьеху провожали, теперь Аллу Борисовну провожают. А я еще помню, как Алла Борисовна ехала «троечкой» (номер поезда. – М. Р .) на свой первый концерт в Питер. Ее встречали… три человека. А теперь вот толпа. Когда она первый раз с Киркоровым ехала, вся платформа была усеяна поклонниками. Мне кажется, у них между собой нежность была. Он высокий, молодой, красивый. А она такая маленькая. У нас о них ничего плохого не говорят. И грубости от нее никогда не слышали.

Нина:

– Неправда. Был один случай. Я сделала ей замечание: «Нельзя курить в купе». А она разозлилась: «Как мне эта „Стрела“ надоела!»

Лариса:

– А я помню, как две пэтэушницы принесли ей на перрон тюльпаны – видимо, на последние купили. А она как швырнет их: «Терпеть не могу тюльпаны».

У артистов, что постоянно мотаются между Москвой и Питером (замечена странность: питерцы почему-то всегда снимались на «Мосфильме», а москвичи – на «Ленфильме»), были свои священные традиции. Самой незыблемой среди них считался спринтерский забег в Бологом. Что это такое?

Михаил Державин:

– Знаешь, как замечательно было. После съемки садишься в поезд, обязательно кого-нибудь встретишь. Пока поговорим, пока обсудим последние сплетни в своих театрах, а тут – Бологое. Главное – все сделать по правилам.

«Стрела» тормозила. Артисты выскакивали и бежали в буфет. Думаете, зачем? Правильно – кружечку пивка выпить да стопочку водки. Это называлось «сто грамм с прицепом», которые полагалось закусить либо бутербродом с копченой колбаской, либо самым дешевым по тем временам консервом – крабами. А если повезет – воблой. Представляете – морозная ночь. Порошит снежок. Звезды трезвые, как стекло. Тихий пейзаж непуганого полустанка взрывают веселые парни.

Где романтика прежних лет? Где вы, бессонные ночи в «Красной стреле»? Где вы, ностальгические «сто грамм с прицепом»?

Как-то в середине девяностых несколько главных озорников Москвы, которым в то время перевалило за 60, устроили себе ремейк на тему «Когда мы были молодые». При подходе «Красной стрелы» к Бологому группа известных товарищей уже мобилизовывалась в тамбуре. Могу вообразить лицо станционного дежурного, увидевшего, как под покровом ночи Жванецкий, Ширвиндт, Державин, Арканов, Трушкин, Новоженов сообща раздавили бутылочку. Без закуски. И без Рязанова, мирно спавшего в своем купе.

Да, нынешние артисты на такие подвиги не способны.

Лариса:

– Вот Маша Распутина у меня ездила. Я думала, что она такая же буйная, как на эстраде. А она, знаете ли, даже замотается, чтобы ее никто не распознал, нырнет в купе и тихо лежит, отдыхает.

Нина:

– А вот Агузарова, помнишь, Лар, скандал сделала, когда в ресторане передачу снимали. Дурная она какая-то.

Некоторые таланты, знаете ли, не без этого. О том, как низко падают народные и заслуженные в глазах железнодорожной общественности, я узнаю тогда, когда мы проедем Бологое. А пока бригадир Володя, который наконец-то оставил в покое свою фуражку, расслабился и вспомнил:

– Ехали Никитична и Маврикиевна (актеры Борис Владимиров и Вадим Тонков. – М.Р .). Они попросились ехать отдельно, не в купе на четверых. А свободных мест, как назло, не было. Только подсобка возле буфета. Они и этому обрадовались – все-таки отдельно. Утром спрашиваю их: «Ну как?» – «Вы же обещали, что мы будем ехать отдельно, а оказалось, ехали с тараканами». В подсобке-то ящики и всякая тара стояла. Само собой – тараканы.

Прежде никакого ресторана в «Стреле» не было. Зато был буфет.

Владимир Татосов, актер Санкт-Петербургского театра Комедии:

– Это был шикарный буфет, который очень любили артисты. Он находился прямо в вагоне, и для него два купе были объединены в одно. Стояла очередь в окошечко, где делали заказ и тут же получали свежайшие бутерброды с рыбкой, икоркой. Были свиные отбивные на косточках, правда, их было немного. Но так как мы часто ездили и буфетчицы нас знали, то нам ребрышки перепадали. Пассажиры этого вагона писали протесты: «Закрыть буфет». Его закрывали. Потом писали снова: «Открыть буфет». И его открывали. Нас, артистов, буфетчицы пускали даже в служебное помещение, где стояла тара. Там было тесно, они говорили: «Сами распоряжайтесь. Сами берите что хотите, потом рассчитаетесь».

Вот после таких долгих буфетных посиделок Ефим Копелян и произнес сакраментальную фразу, вошедшую не только в театральную, но и в железнодорожную историю, – «Утро стрелецкой казни».

После буфетных историй в два часа ночи я посетила ресторан «КС». Два иностранца потягивали коньяк, еще был директор Большого театра Владимир Васильев с дамой и поэт Вишневский – тогда Владимир снимался на питерском телевидении. Стоял пост, и все ели рыбу. Директор ресторана Владимир Иванов (похож на морского офицера в отставке) сообщил, что никаких полуфабрикатов держать себе не позволяет. Все натуральное: говядина, свинина, осетринка.