Мэри Габриэл - Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни

Затем Энгельс описывает сделанные им распоряжения насчет денег (он подписал чек от имени компании Эрмен&Энгельс, которым оплатил долги Маркса) и посылает 100 фунтов, чтобы семья могла остаться в доме, а девочки — ходить в школу. О себе он рассказывает, что старается заглушить боль утраты, изучая славянские языки, «однако одиночество невыносимо» {63}.

Зима 1863 года снова приносит Марксам испытания. В апреле вновь заболевает Женни. Она прикована к постели и почти потеряла слух (скорее всего, это были остаточные явления оспы) {64}, Маркса мучает сильнейший приступ печеночной колики. Однако он продолжает работу над рукописью и в мае сообщает Энгельсу, что намеревается сделать чистовую копию «проклятой книги» и отвезти ее в Германию, чтобы найти издателя {65}. Он уверен, что вторая часть будет «на 100 % более понятна читателям, чем первая» {66}. Маркс рассказывает, что работает он не дома — вместо этого он с трудом тащит свое изнывающее от боли тело в Британский музей, чтобы вырваться из дома, в котором «нытье» по поводу неоплаченных счетов достигло своего крещендо {67}.

Возможно, разглядев в этом рассказе крик о помощи, Энгельс находит деньги, чтобы Маркс мог оплатить долги, а потом, с помощью немецкой подруги Женни, послал бы своих женщин на отдых к морю {68}.

Они суетливо сновали по дому, а Ленхен уехала в Германию к больной сестре. Лаура проявила себя прекрасным поваром, готовя изумительные пироги, кексы и соусы. Женнихен объявила себя ответственной за уборку. Женни взяла на себя мытье посуды, чтобы девочки не портили руки. Они занимались даже починкой, окрашиванием и перешиванием одежды, чтобы придать старым вещам новый облик {69}. (Переделка одежды не всегда была успешной. В прошлом году соседские дети задразнили Тусси, которая носила самодельную шляпу.) {70}

Девушки вели достаточно активную жизнь и должны были выглядеть респектабельно (Женни писала подруге, что крайне удивлена полным отсутствием в девочках тщеславия, «тем более что об их матери в их годы такого сказать было нельзя») {71}.

Среди тех, кто посещает дом Марксов, появляются молодые люди — и Женни полагала очень важным произвести на них хорошее впечатление, пусть даже девушки и не собирались присматривать себе мужей.

Лаура превратилась в красивую молодую женщину с такими же темно-рыжими блестящими волосами и зелеными глазами, которые когда-то делали ее мать первой красавицей Трира. Кроме того, Лауре было присуще врожденное благородство осанки и движений, которое не смогла поколебать жизнь в нищете, в которой девушка выросла. Она была гордой, с большим достоинством — но не надменной. Талантливая писательница, лингвист, чьи глаза всегда пылали радостным огнем. Она одинаково естественно чувствовала себя в читальном зале, на кухне и на балу, хорошо плавала. Из трех девушек Маркс Лаура больше всех любила «вещички» {72}. Одно из ее прозвищ — Какаду, отсылка к персонажу одного романа, модному портному, — она заслужила, потому что была самой большой модницей среди сестер Маркс {73}.

Женнихен, напротив, была и более сильной, и более хрупкой, чем ее сестра. Старшая дочь Маркса боялась выйти за рамки роли сестры и дочери. В интеллектуальном плане она была воспитана по-мужски и потому жаждала столкнуться с вызовом — и ответить на него. Женнихен была мила, однако не обладала классической красотой Лауры. Она была высокой, угловатой, с более резкими, чем у сестер, чертами лица — мать говорила, что нос у нее чересчур курнос {74}.

Независимо от различий во внешности, Лаура и Женнихен были самыми лучшими подругам. В детстве они вместе пытались понять и принять свою семью такой, какой ее видели, — теперь же, понимая, что это отвратило от них многих друзей и подруг, они словно черпали силу друг в друге, полагаясь и доверяя друг другу во всем. (Когда Женнихен болела, а Ленхен, Женни и Маркс были заняты добычей денег, приготовлением еды и покупкой лекарств, Лаура каждый день писала ей стихотворения, чтобы укрепить ее дух {75}.)

Лаура понимала, что физическое недомогание сестры коренится в недомогании духовном. Две девушки зависели друг от друга и спасали друг друга на протяжении бесчисленных темных моментов жизни семьи — и по сей день.

После возвращения Ленхен женщины семьи Маркс 4 недели провел в Гастингсе, арендуя там квартиру с тремя большими окнами и садом. Однако главной радостью было море. Женни каталась с девочками на лодке, они купались, ели устриц, наблюдали за фейерверками в саду члена парламента и гуляли по холмам, пока у Женнихен вновь не порозовели щеки {76}.

Вернувшись в Лондон, они выяснили, что Маркс сильно продвинулся в работе над книгой. Она насчитывала теперь более 700 страниц, и Женни предупреждала друзей, что эта книга «взорвется, как бомба», на земле Германии {77}. И все вроде бы шло хорошо — пока работу вновь не прервало очередное осложнение: у Маркса выскочили два фурункула, один на щеке, а другой на спине; последний разросся до ужасающих размеров, превратившись в карбункул величиной с кулак {78}. Врачи сваливали все на плохую гигиену, но Женни винила во всем интенсивную работу последних месяцев, в течение которых Маркс «курил вдвое против обычного, а таблеток и пилюль выпил втрое больше». Женни разочарованно писала Энгельсу: «Кажется, эта жалкая книга никогда не будет закончена. Она висит на всех нас, словно кошмар. Если бы на нее нашелся Левиафан!» {79}

Между тем Маркс из-за сильной боли совсем слег. Доктор прописал ему горячие компрессы каждые два часа и велел заставлять его есть и пить как можно больше. Маркс никогда не проявлял особого интереса к еде, однако выпивка помогала ослабить боль, и в течение следующих 2 недель его рацион включал полторы кварты крепкого портера, 3–4 стакана портвейна, а также полбутылки Бордо.

Женни день и ночь проводила возле его постели, иногда спала на полу рядом с его кроватью. Сама она осталась здорова чудом, но Ленхен, помогавшая ей, от тревоги и усталости все же заболела {80}.

Маркс едва оправился настолько, чтобы быть в состоянии ходить по полчаса в день, когда из Германии в конце ноября пришло известие, что его мать умерла {81}. (Она задолго до этого предсказала день и час своей смерти: четыре часа пополудни, 30 ноября, — это был день и час ее свадьбы с отцом Маркса.) {82} Хотя Маркс был еще очень слаб, и голова у него кружилась, он отправился в Трир. Вооруженный двумя громадными бутылями с лекарством, он всю дорогу находил себе «добрых самаритян», которые меняли ему повязку на все еще незаживших ранах {83}.

До Трира он добрался без осложнений и выяснил, что все касающееся наследства предстоит оформлять и решать в Голландии. Завещание его матери выглядело, по словам Маркса, «несколько запутанным», а одним из двух душеприказчиков был назначен дядя Лион. Но из Трира — возможно став сентиментальным из-за своей болезни или переживая смерть матери — он послал Женни настоящее любовное письмо, которым словно пытался стереть воспоминания о пережитых за эти годы страданиях и мучениях. Как будто их и не было, этих лет — и они снова вернулись в Рейнланд, молодые и влюбленные…