Мэри Габриэл - Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни

«Главное, чтобы книгу обсуждали снова и снова. И поскольку Маркс в этом деле не может участвовать непредвзято, а кроме того, он застенчив, словно юная дева, проследить за этим должны мы. Говоря словами нашего друга, Иисуса Христа, мы должны быть невинны, аки голуби, и мудры, аки змеи». {39}

Тем временем Маркс чувствовал себя все несчастнее. Некоторые его коллеги, получив книгу, пребывали от нее в недоумении. Маркс пообещал жене Кугельманна, Гертруде, которая честно призналась, что «не знает, что с этой книгой делать», прислать ей «руководство, как правильно читать» {40}. Чуть позже он и в самом деле указал несколько глав, которые назвал более читаемыми, и посоветовал Кугельманну объяснить своей жене сложную для нее терминологию {41}.

Питер Фокс, английский делегат Интернационала, тот самый, который утомил Лауру своим заиканием, сообщил после получения книги, что чувствует себя «человеком, которому подарили слона, но не сказали, что с ним делать». {42} Один молодой немецкий промышленник, прочитав книгу, предположил, что Маркс подвизается в ткацком бизнесе {43}.

Примерно через месяц после публикации «Капитала» Маркс вновь не мог спать, и его снова мучили карбункулы, целая россыпь которых образовалась в таком месте, что лежать он мог только на боку. Он заявил, что не может работать над вторым томом — отчасти из-за проблем со здоровьем, отчасти из-за финансовых неприятностей, которые усугубились, поскольку с ними вместе теперь жил и Лафарг {44}. Разумеется, истинной причиной его творческого паралича была необъяснимая тревога, с которой он ждал реакции на выход первого тома. Отчаянно пытаясь найти убежище в этот мучительный для него период, Маркс находит его в чтении французских порнографических стихов XVI века, которые прилежно переписывает и отправляет в письмах Энгельсу {45}.

К ноябрю никакой реакции на выход «Капитала» все еще нет. Он не только не стал «бомбой для буржуазии» — он вообще никакого впечатления не произвел. Маркс пишет: «Молчание по поводу моей книги заставляет меня нервничать». После 16 лет труда, после жертв, принесенных его семьей, великая книга Маркса «Капитал», изданная в 1867 году в Гамбурге, не получает никакого признания (IISG, Амстердам).

Маркс пишет Энгельсу: «Пока мы должны делать то, что так хорошо умеют делать русские — ждать. Терпение — вот основа русской дипломатии и причина их успехов. Однако мы, живущие всего один раз, можем и не дожить до счастливого дня». {46}

За ноябрем проходит декабрь — и по-прежнему царит молчание. Маркс признается, что от расстройства совсем слег. В новогоднем поздравлении Энгельсу он пишет, что «только три дня, как смог начать садиться, а до этого лежал, весь скрюченный. Отвратительный приступ. Ты можешь лучше оценить его степень — три недели никакого курения! У меня до сих пор трясется голова». {47}

Хотя Маркс и говорил о русском терпении, сам он терпеливым человеком никогда не был, кроме того, он ошибался, оценивая готовность людей к серьезным переменам — будь то их способность воспринимать новые идеи, или подняться на восстание. Он неоднократно повторял, что потребуются годы, если не десятилетия, чтобы обучить рабочий класс и подготовить его к тому, чтобы он смог взять бразды правления… и при этом он искренне ждал, что пролетарии не только смогут принять и понять «Капитал», но и сделают это быстро. А ведь даже физически это был воистину неподъемный труд — не говоря уже о математических формулах, цитатах на иностранных языках, отсылках к литературным и философским произведениям и абстрактном теоретизировании, которые делали этот труд практически неприступной крепостью для простого рабочего.

Представленная Марксом концепция ему самому была ясна, как день — потому что они с Энгельсом обсуждали ее с 1844 года. Казалось, друзья забыли о том, что идеи Маркса (пусть и не все из них были новыми и оригинальными {48}) были скомбинированы таким образом, чтобы произвести подобие теоретического землетрясения — революцию в умах, способную потрясти основы молодого капиталистического общества… а оно к 1867 году находилось в наивысшей точке своего расцвета {49}. Своей книгой Маркс словно поднимал перед обществом зеркало, в котором эксплуататоры и эксплуатируемые могли видеть истинный ужас их взаимоотношений глазами Маркса.

Кроме того, «Капитал» можно считать «книгой в книге». Маркс широко использовал сноски — некоторые из них занимали целую страницу — и это заставляло читателя чувствовать, что он должен понимать не только текст, но еще и комментарии к нему — одновременно. Это было похоже на то, как если бы пианист одновременно играл два произведения — и слушатели в результате не слышали толком ни одного из них.

В некотором смысле подобный стиль изложения был неосознанной данью Маркса своим еврейским корням и талмудической традиции; он напоминал еврейскую гомилетическую традицию чтения Агада, в которой сентенции классических текстов талмуда пояснялись на двух уровнях — явном и скрытом, при помощи шепотов и вскриков.

Книга Маркса была трудна даже для интеллектуалов, способных понять ее суть и не испугаться формы изложения. Некоторые расценили книгу как 800-страничный акт агрессии.

Британский социалист Генри Хиндман описал наиболее типичную реакцию его современников на «Капитал»:

«Мы сегодня привыкли, особенно в Англии, фехтовать безопасными рапирами с мягкими наконечниками, и потому яростный натиск Маркса, его атака смертоносным стальным клинком, казались настолько неправильными, что наши псевдо-бойцы, джентльмены, выпускники гимназий были ошеломлены и просто не могли поверить, что этот беспощадный полемист, яростный критик капитала и капитализма был на самом деле глубочайшим мыслителем нашего времени». {50}

В своей книге Маркс намеревался описать происхождение, деятельность и последующее падение капиталистической системы. Читатели, уже знакомые с «Манифестом коммунистической партии», могли искать в «Капитале» еще один призыв к восстанию. Однако «Капитал» был совсем иным — это работа учителя, а не бойца. Описываемая здесь революция — плод долгого и медленного процесса. Здесь одновременно обсуждаются и скромные достижения — вроде сокращения продолжительности рабочего дня — и общественные катаклизмы, вроде полного уничтожения экономической и социальной системы, зародившейся в XVI веке и выросшей в промышленного и военного монстра, пожирающего людей и окружающую среду, чтобы удовлетворить свою вечную жажду наживы и получения прибыли.

«Открытие золотых и серебряных приисков в Америке, искоренение, порабощение и погребение заживо туземного населения в рудниках, первые шаги по завоеванию и разграблению Ост-Индии, превращение Африки в заповедное поле охоты на чернокожих — такова была утренняя заря капиталистической эры производства. {51} …Капитал источает кровь и грязь из всех своих пор, с головы до пят. {52}» [59] Русский перевод дан по: К. Маркс, Ф. Энгельс, Сочинения, Т. 23.