Мэри Габриэл - Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни

Она внимательно рассматривала и изучала Лауру, но не нашла в ней большого сходства с отцом — Лаура была в большей степени похожа на Женни фон Вестфален, чем на Карла Маркса {6}. Даже в зрелые свои годы она была очаровательна. Она красиво старела, хотя многие друзья отмечали, что она выглядит старше Лафарга, хотя между ними было три года разницы {7}. Как и ее мать, она давно и тихо работала за кулисами партии. Один случай в 1893 году показал это со всей ясностью: Лаура перевела на французский язык работу Энгельса «О происхождении семьи», когда другой переводчик откровенно запутался в работе {8}. Когда работа была опубликована, Энгельс удивился, почему в книге не указано ее имя {9}. Лаура ответила: «Я сама его удалила, не думаю, что это так важно — важнее, что я смогла оказать тебе эту небольшую услугу; и если ты доволен работой — это лучшая награда для меня» {10}.

Энгельс высоко ценил писательский и переводческий талант Лауры {11} (он неоднократно подчеркивал, что она была лучшим переводчиком работ своего отца), и после смерти Маркса привык полагаться на ее помощь. Лаура однажды сказала ему: «В первую очередь я хочу поблагодарить тебя за то, что думаешь обо мне. Поскольку я всегда держусь в тени, мне кажется, что обо мне все забыли. Но ты всю жизнь награждаешь дочерей Мавра той же благородной дружбой, что и его самого!» {12} После смерти Энгельса и самоубийства Тусси Лаура продолжала работать с наследием семьи, спрятавшись от всех в тишине поместья в Дравее.

Лафарг тоже в значительной степени отошел от активной политической жизни {13}. Он был человеком, который познакомил с марксизмом Францию и Испанию — это и стало его главным и самым важным вкладом в социалистическое движение. Окрыленный революцией в России, он на короткое время вернулся в политику и участвовал в выборах 1905 года, однако его кампания против социалиста Этьена Миллерана была обречена с самого начала. Лафарг не прошел даже в первом туре {14}. Он был пережитком радикального прошлого.

Его волосы были все так же густы, как и в тот год, когда он начал ухаживать за Лаурой, только теперь они стали совсем белыми, как и пышные усы. У него были резкие скульптурные черты лица и хорошая осанка. Лафарг походил на зажиточного помещика — из тех, кого он всю жизнь нещадно высмеивал. На самом деле Лафарг так вжился в этот образ, что некоторые товарищи осудили его как «миллионера, живущего в замке», которого избегают даже старые друзья, поскольку он не желает давать им в долг {15}. Подобная критика была не вполне справедлива. Лафарг и Лаура славились своим гостеприимством, постоянно приглашая бедствующих или нуждающихся друзей на вечеринки и праздники в свой дом. Лафаргу нравились долгие обеды и разговоры о политике, часто перераставшие в споры. Сын Джонни, Робер-Жан Лонге, вспоминал, как его удивляла Лаура, строго критиковавшая мужа в подобных диспутах:

«Что до него, то каждый свой ответ он заканчивал своим звучным глубоким голосом, произнося одну и ту же фразу… «У женщин волос долог, да ум короток», после чего Лаура кидалась на него с кулаками, разумеется, в шутку» {16}.

Дети и внуки Женнихен часто гостили у Лафаргов, особенно после смерти Шарля Лонге в 1903 году. Но даже пока Лонге был жив, Лаура помогала ему поднимать детей на ноги. У Лонге был короткий роман вскоре после смерти Женнихен, за что Тусси и Лаура обиделись на него — но он так и не женился во второй раз. Он писал статьи для социалистических газет и некоторое время служил в муниципалитете Парижа {17}. Джонни пошел по стопам отца и деда — он стал одним из лидеров Французской социалистической партии. Мем воплотила в жизнь мечты своей покойной матери, которую она никогда не знала, о сцене, став оперной певицей. Замуж она не вышла {18}.

Лаура гордилась своими племянниками, но так никогда и не избавилась от саднящей тоски по годам жизни в Пиренеях, где умерли ее дети. Боль потери не прошла, но притупилась, а Лаура пыталась избавиться от нее и другим способом. Несколько раз соседи видели ее пьяной {19}.

25 ноября 1911 года Лафарги отправились в Париж — за покупками, пообедать, сходить в синематограф. Лаура купила себе новую шляпку. Садовник, видевший, как супруги вернулись, отмечал, что они выглядели очень счастливыми.

После кино они выпили чаю с пирожными {20}. Утром 26 ноября горничная слышала, как Лафарг сам открыл жалюзи, что он делал каждый день, но после этого наступила тишина. В 10 горничная забеспокоилась, поскольку Лаура не позвонила, чтобы несли завтрак — и, чувствуя, что что-то не так, позвала садовника, Эрнеста Дусе, чтобы он проверил, что с хозяином. Дусе постучал в комнату к Лафаргу, ему никто не ответил. Он вошел — и увидел, что Лафарг мертв. Он лежал на постели одетый, в вечернем костюме, в котором был накануне. Дусе кинулся в комнату Лауры. Она тоже была мертва — лежала в одной ночной рубашке на пороге своей гардеробной.

Дусе послал своего младшего сына Рожера, несмотря на холодное дождливое утро, за мэром и врачом. Полицейские оцепили дом, пока внутри шел осмотр места происшествия и мертвых тел. Врач, осматривавший пару, заявил, что, по его мнению, Лафарг вечером накануне сделал смертельную инъекцию раствора цианистого калия Лауре, а утром — себе. Тело Лауры лежало на полу всю ночь, Лафарг его не трогал {21}. За время, прошедшее между ее смертью и самоубийством Лафарга, он методично ответил на все вопросы, которые неминуемо возникли бы на следующий день, и оставил на видном месте некоторые документы. Он записал текст телеграммы, которую следовало отправить его племяннику Эдгару Лонге: «Мсье и мадам Лафарг мертвы, приезжайте немедленно. Дусе, садовник».

На видном месте он положил копию своего завещания и инструкцию для Дусе, как следует распорядиться животными и птицей с фермы {22}. Кроме этого, он оставил предсмертную записку:

«Находясь в здравом уме и твердой памяти, я добровольно ухожу из жизни перед лицом безжалостной старости, которая неминуемо лишит меня удовольствий и радости жизни, физических и интеллектуальных сил, парализует мою энергию… Много лет назад я поклялся себе не переступать порог 70 лет; я выбрал этот год для своего ухода из жизни и подготовил все для исполнения моей воли: раствор цианистого калия для инъекции. Я ухожу с радостью — и уверенностью, что дело, которому я посвятил 45 лет своей жизни, в самом ближайшем будущем восторжествует. Да здравствует коммунизм! Да здравствует международный социализм! Поль Лафарг {23}».

На тумбочке Лафарг оставил также копию «Жизнеописаний» Плутарха. Книга была открыта на странице, где описывалась смерть Катона Младшего, пронзившего себя мечом и запретившего врачу спасать его жизнь, — он сам перерезал себе горло слабеющей рукой {24}.