Креативы Старого Семёна

— Ну, чтобы … стоял и деньги были!

И так каждую неделю – очередной жених в костюме и при галстуке, очередная невеста в белом платье, их друзья, молодые и нарядные, он, идущий мимо них, и радостный гогот за его спиной:

— Ну, чтобы … стоял и деньги были!

Фраза эта настолько раздражала, что даже мешала спать. Вдруг посреди сна явственно раздавался жеребячий голос:

— Ну, чтобы …

И гогот.

Он вздрагивал, просыпался. Было тихо. Рядом спала жена. Отчего эта глупость привязалась, почему? Главное, непонятно было, что его так задевало. Не зависть, конечно. Человек он был небогатый, но все же какие-то деньги водились, да и с эрекцией тоже обстояло неплохо, по его-то годам. А вот раздражало, раздражало до бешенства. Пошлость? Да, пошлость, но не в этом дело. И не в мате, нет. В чем-то другом. Может, все-таки я им завидую? Молодости, беззаботности, веселью, наконец.

Так и не разобравшись, Александр Борисович засыпал.

В конце концов он решил не ходить мимо загса, делать крюк. Месяц прошел спокойно. Раздражение прошло, все забылось. А потом как-то раз, уже возвращаясь из универсама с тяжелой тележкой, он поленился идти дальней дорогой. Хотя и было нехорошее предчувствие. И нарвался.

— Дядя Саша! – окликнули его.

Он посмотрел – парень с шестого этажа, Петька, вырос на его глазах. Нарядный, даже не в пиджаке, а в смокинге.

— Дядя Саша, женюсь, поздравьте!

— Поздравляю, Петя! И вас, девушка, простите, не знаю, как вас зовут, - сказал Александр Борисович и хотел идти дальше, но Петька уже налил ему в пластмассовый стакан шампанского.

— Ну что, ребята! – начал Александр Борисович и на секунду задумался. Хотелось сказать, что надо беречь любовь, пронести ее через все испытания. Пожелать молодым долгой счастливой жизни, здоровья, благополучия. Детей, конечно. По такому случаю и стихи неплохо вспомнить, молодые их наверняка и не слышали:

Все будет: слякоть и пороша,

Ведь вместе надо жить прожить.

Любовь с хорошей песней схожа,

А песню нелегко сложить!

Ну а потом уж крикнуть: «Горько!»

И вдруг он услышал собственный голос:

— Ну, чтобы … стоял и деньги были!

Он изумленно выпил стакан и пошел домой, волоча за собой тележку на колесиках. Но почему-то после этого случая все стало хорошо.

Работала у нас одна молодая женщина. Интеллигентная такая, воспитанная. И вот никак не могла она замуж выйти. Хотя очень хотела, да и жила одна в собственной квартире. Очень бедняжка от этого страдала. Может быть, причина была во внешности. Не то что она была такая уж страшненькая, нет. Но какая-то, ну как сказать, уж очень неказистая.

И вот однажды познакомил я ее со своим приятелем. Тот как раз приехал в Москву после развода и мечтал жениться на москвичке. Познакомил, что-то там у них закрутилось. Проходит неделя-другая, встречаю его.

— Ну, как дела? - спрашиваю.

— Да все нормально, - отвечает, - только вот одно обстоятельство...

— Какое?

— Никак не могу ее трахнуть, понимаешь.

— Почему?

— Да неудобно как-то!

Заслуженный мастер спорта П.А.Романовский выступал на каком-то то ли семинаре, то ли совещании детских тренеров. Дело было в пятидесятых, а может в начале шестидесятых годов.

Уяснив для себя невысокий уровень аудитории и возмутившись, П.А. спросил: "Ну а хоть кто такой Стейниц, вы знаете?"

Последовало долгое молчание. Наконец один участник поднял руку.

"Стейниц, - сказал он, - великий русский шахматист восемнадцатого века". Петра Арсентьевича долго откачивали.

***

Известно, что Ботвинник всегда настраивал себя на вражду к противнику. И для ссоры использовал переговоры о предстоящем матче. Зная это, тренер Таля Кобленц дал своему подопечному указание соглашаться со всем, что предлагает Ботвинник.

Так и произошло. Таль согласился даже с тем, что при откладывании ход следует записывать на двух бланках и класть в два конверта ("А вдруг судья потеряет конверт? Что тогда?" - Ботвинник). Короче, поссориться Ботвиннику не удалось. Но он не пал духом.

— Этот Таль вполне милый человек. Но дядя у него - такая сволочь! - сказал патриарх.

***

Когда Ботвинник с Петросяном встретились для подписания соглашения о матче, Ботвинник спросил: «А кто будет вашим секундантом?» На что Петросян наивно ответил : «Болеславский». А надо было сказать – если вы не возражаете, Болеславский. Тут Ботвинник возмутился: «Как, со мной предварительно не согласовали!» И поссорился.

Потом начался матч. Первую партию Ботвинник, как известно, выиграл. Остановив часы, Петросян протянул руку. В ответ Ботвинник демонстративно убрал руки за спину. После этого на протяжении всего матча рук друг другу они не пожимали. Когда в последней партии Ботвинник предложил ничью, фиксирующую победу Петросяна в матче, Тигран Вартанович на радостях в знак согласия снова протянул ему руку. И снова рука повисла в воздухе.

Был в матче и ещё один конфликт, связанный с доигрыванием пятой партии. Петросян записал выигрывающий ход (Крf7) не полной, а краткой нотацией, и к тому же семерку он писал немного похоже на восьмёрку. Главный судья Штальберг вскрыл конверт, достал бланк, и передвинул короля не на то поле. После возражений Петросяна ход Кр f7 всё же был сделан. Ботвинник, как он сам пишет, потребовал фотокопию бланка, и убедившись в том, что определение записанного, хотя и неаккуратно, хода, было произведено правильно, сказал Штальбергу, чтобы тот сделал Петросяну замечание.

И вот, перед началом очередной партии матча (кажется, восьмой, поскольку история с фотокопией длилась достаточно долго), Штальберг, подойдя к столику, чтобы пустить часы и глядя в пространство между партнерами, говорит: «Записывайте, пожалуйста, ходы аккуратнее!» Ботвинник вскакивает: «Как, вы МНЕ делаете замечание! Я сегодня играть не буду!» И ушёл за сцену. В зале публика сидит. Чуть не час его уговаривали.

Всё это выглядит сейчас, понимаю, неправдоподобно. Тем более, что прошло больше сорока лет, и я нигде не встречал упоминания об этих событиях (за исключением глухих намеков в мемуарах Ботвинника). Но это всё И.Д. рассказывал мне во время и сразу после матча, на котором он бывал ежедневно.

И я ему верил тогда, верю и сейчас.

И думаю, тем, кому интересна шахматная история, всё это надо бы знать.

***

Как известно, в 1965 году Ботвинник имел право играть в претендентской восьмерке, но правом этим не воспользовался. Причем о своем отказе он не сообщал до последнего. Наконец наступил крайний срок, тот день, когда Ботвинник еще мог дать телеграмму президенту ФИДЕ о согласии играть. Андрэ Арнольдович Лилиенталь, который тогда вёл шахматный отдел в "Комсомолке", звонит Ботвиннику (а знакомы они были с 1934-го года, турнир в Гастингсе):