Креативы Старого Семёна

– Ничего себе! – вырвалось у ошарашенной Светланы Петровны.

– А что вы думаете, милая моя, литература – серьезное дело. Давайте поступим так. Отложим этот вопрос. Вы подумаете, спокойно все взвесите. И сообщите нам о своем решении. Скажем, через неделю? Устраивает это вас?

Светлана Петровна кивнула и ушла. Через неделю она уже писала. Хотя поначалу и было у нее ощущение, что делает что-то не то. Но потом увлеклась. Добавила эротики, навставляла чувственных губ и прочего. Долго билась над финалом. Прикидывала и так, и этак. Вроде бы получилось:

«Она ввезла коляску в квартиру, закрыла дверь. Эдуард сидел неподвижно, его потухшие глаза смотрели вниз. Нежность охватила Веронику. Она прильнула к нему всем своим горячим телом и протяжно, страстно поцеловала его в губы. Ноздри его затрепетали, губы ответили. И глаза медленно ожили и засияли прежним призывным светом».

И книжка вышла! Маленькая такая, покетбук с яркой обложкой. Светлана Петровна стеснялась, никому про это не сказала. Авторские экземпляры спрятала, чтобы дочка случайно не увидела. И вообще, решила жить, как будто ничего у нее не случилось, и никакой книги она не писала. Но не вышло. Месяца через два позвонил этот плешивый, попросил приехать.

– Светлана Петровна, нас с вами можно поздравить! Роман продается, имеет успех. Я уполномочен от лица издательства заказать вам следующий роман. Мы заключаем договор, гонорар ваш увеличивается втрое. Через три месяца вы должны представить нам текст.

– Но о чем же я буду писать, я не знаю.

– Да очень просто! Вот живет эта ваша Вероника, молодая, здоровая, чувственная. А этот Эдуард сидит себе в своей коляске. Она его, конечно, любит, но ведь и жизнь есть жизнь. Встречает другого мужчину. То да се, ложится с ним в койку. И понимает, что она его любит. Но и Эдуарда бросить не может. Тем более ему все хуже и хуже. Разрывается между любовью и чувством долга. Мучается, я не знаю, страдает. В конце концов выбирает долг. Бросает любовника, всю нежность снова отдает Эдуарду.

…….

С тех пор прошло несколько лет. Светлана Петровна стала даже почти знаменитостью. Выпустила двенадцать романов. Сочинять их оказалось не так уж и сложно: вспоминай своих мужчин, смешивай, переставляй, да и пиши. Бедняга Эдуард скончался к концу четвертого романа, Вероника очень страдала, но в седьмом снова вышла замуж. Но неудачно, и она опять ищет любви. Хотя с мужем пока не рассталась. Написала Светлана Петровна и сценарий, в соавторстве с тем самым плешивым. Они, кстати, очень подружились. Сериал уже снят, вскоре должны показать по телевидению.

По вечерам она все так же выходит на балкон покурить. Смотрит вниз и думает о разном. О своей Веронике, иногда Кудинцева вспоминает, да и других мужчин. Здоровье вот пошаливает, надо бы подлечиться.

Гуляли мы как-то с приятелем по Таллину, дошли до Ратушной площади. А там туристическая группа стоит, экскурсовод им рассказывает об этом историческом месте. Ну и мы подошли поближе. Послушать, просветиться.

Экскурсовод говорит

— А это, товарищи, старейшая в Европе действующая аптека, она работает с 1422 года!

Экскурсия уважительно молчит. И в полной тишине раздается голос моего приятеля:

– О! Аптека! Надо гондонов прикупить.

Вспоминается история про одного знаменитого украинского оппозиционера. Дело было при Горбачеве, в перестройку. Он завоевал большую популярность как непримиримый борец с привилегиями партократии - со всеми этими закрытыми распределителями, санаториями, больницами и пр. Все отобрать, все отдать народу! Наконец его выбрали депутатом. И он поехал отдохнуть в санаторий ЦК КПУ. Приехал, осмотрелся и сказал:

– Не можно таку красоту рушити!

Муж у Люды служил в милиции, в чине старшего сержанта. Она заставила его поступить на заочный, в юридический. Теперь им можно было гордиться.

– Мой муж, – рассказывала она, – такой умный! Вчера пришел, сел за учебник, посидел, а потом мне говорит: «Знаешь, Люда, я прочел и всё понял!»

Сама Люда работала секретаршей. Если начальник ее не дергал, доставала из сумки книгу и читала. При этом видно было, что книга ее волнует, и волнует глубоко.

Какой-нибудь командировочный, заинтересовавшись, спрашивал:

– Что вы читаете, Людочка?

Она прерывала чтение, показывала обложку: «Я была любовницей Сталина».

– Трудно, наверное, быть любовницей Сталина? – спрашивал командировочный, кося глазами на Людочкино декольте.

– Очень трудно, – подтверждала она со вздохом, глядя на него своими добрыми и доверчивыми глазами.

Командировочный подсаживался, заводил разговор о том, о сем. Приглашал Люду куда-нибудь посидеть, послушать музыку. На следующий день уезжал к себе в Питер или там во Владимир. Люда сидела пару дней с мокрыми глазами, потом успокаивалась, читала новую книжку. Так же вдумчиво и со страстью.

– Ох, и хитрый был этот Шерлок Холмс! – сообщала она новому командировочному.

Тот согласно кивал, брал стул, садился рядом.

Сотрудники над ней подшучивали, но и любили. Человек она была добрый, привязчивый, никому не делала зла. Разве только своему сержанту, но он ведь ничего и не знал. Иначе Люда на командировочных и не смотрела бы. Просто чтобы не огорчать мужа.

А потом… да, собственно, что потом? Ничего интересного. Муж окончил институт, получил хорошую работу. И квартиру им дали. Люда родила, сильно располнела, мужчины уже на нее не заглядывались. Но она особенно и не переживала, теперь главное было – ребенок. Сын рос, Люда потихонечку старела, муж начал погуливать. Она плакала, жаловалась подругам. Те жалели, гладили ее по голове, целовали, давали почитать какую-нибудь душевную книжку. Люда успокаивалась, читала, переживала. И все порывалась кому-то рассказать, какой злодей этот Ричард Львович и как несчастна бедная Элеонора.

Но никто ее уже не слушал.

Зашли в кафе рядом с домом выпить кофе. Подходит знакомый официант, Саркис. Обычно он весел, приветлив, а тут как-то угрюм.

– Что-нибудь случилось, Саркис? Вы какой-то грустный сегодня.

– Нет-нет, - заулыбался, – просто хорошо не спал ночью!

Году в семьдесят четвертом, что ли, ходил я на байдарках по Западной Двине. И была там супружеская пара, немолодые люди, интеллигентные такие, математику, помню, преподавали – он в институте, она в техникуме. С собачкой, очень дружелюбной, по кличке Чук. Ночевал Чук в палатке с хозяевами. Причем хозяйка, страдавшая радикулитом, клала его себе на поясницу – для тепла.

Рано утром Чук просыпался и выбегал из палатки на воздух. Через час-другой просыпалась хозяйка и начинала его звать: