Креативы Старого Семёна

Как-то наша компания выпивала в Нескучном саду. А рядом располагались задворки цирка Шапито – клетки с животными. Безо всякой охраны, отгороженные только небольшим заборчиком. И один парень, сильно перебрав, решил пожать льву лапу. Его отговаривали, пытались держать, но он всех раскидал и решительным шагом отправился к клетке. Казалось, еще чуть-чуть – и случится трагедия. И тут кто-то сообразил.

— Петька! – крикнул он, - милиция!

И Петька тут же повернул назад.

Один знакомый рассказал мне когда-то такую историю. У него был приятели, муж и жена. Муж был зубной врач, а жена гинеколог. А может, наоборот, сейчас уж и не вспомню. И как-то этот самый мой знакомый пригласил их в гости. Они пришли с маленькой дочкой, лет пяти. А у хозяев сыну тоже было пять лет. И пока взрослые вели застольную беседу, дети играли. Было это так.

— Во что мы будем играть? – спросил маленький Саша.

— В больного и врача, - ответила девочка.

— Я не умею в больного и врача!

— Это очень просто, я тебя научу. Значит, ты будешь больной, а я буду врач. Договорились?

— Договорились!

— Ты мне будешь давать деньги, а я тебе буду делать укол.

— А у меня нет денег!

И тут девочка ледяным тоном отрезала:

— Нет денег – умирай!

Как-то, лет десять назад, смотрел я по телевизору передачу о Шукшине. Говорила его вдова, Федосеева-Шукшина, говорила много и интересно. И, в частности, рассказала, как они с Василием Макаровичем ездили в Париж. Шукшин первым делом бросился покупать книги русских писателей-эмигрантов: Бунина, Ремизова, Зайцева, Шмелева, Ходасевича и других. То, что тогда у нас не издавалось.

И вот они в поезде едут в Москву. И Шукшин жутко нервничает. Говорит, что на границе его проверят, найдут книги. Это, действительно, в те годы грозило большими неприятностями. Люди постарше помнят как, например, в 1971 году пострадал Тайманов. Пограничники неожиданно для Марка Евгеньевича проверили его багаж. Неожиданно – потому что Тайманов много и часто ездил за рубеж, и контроль, как правило, был чисто формальным. Но тут – он возвращался на Родину после поражения от Фишера со счетом 0:6 – проверили по полной.

И вот, рассказывала Лидия Федосеева, Шукшин буквально не находил себе места. «Проверят, обязательно проверят!» Она пыталась его успокоить – дескать, ты столько ездишь, и никогда тебя не проверяли. Но Шукшин не выдержал, взял книги, пошел в тамбур и выкинул их в окно.

— И как в воду глядел, - закончила Федосеева свой рассказ, - предчувствие его не обмануло, на границе нас так трясли, как никогда в жизни!

А я, слушая ее, вспомнил одну историю. Был у меня один знакомый. Он ушел с последнего курса института и поступил на курсы железнодорожных проводников. Это были такие специальные курсы, кажется, годичные, где готовили проводников для международных рейсов. И поступить туда было очень и очень непросто. Работа была выгодная – на каждый рейс проводник получал валюту. Немного, правда. Но на валюту покупались товары, которые потом втридорога продавались дома. Да, так вот, однажды этот самый Саша (он к тому времени уже давно окончил свои курсы, поездил сначала полгодика по странам народной демократии, хорошо себя зарекомендовал и перешел на рейсы в ФРГ) пригласил меня посидеть в ресторане. Сидим, выпиваем. Он говорит:

— Вот, премию дали.

— За что?

— Ну… дали, в общем.

Выпили еще, я снова спросил:

— Так за что премия-то?

— Да там… в общем, там одна семья… ну, короче, Солженицына везли...

Вот и вся мистика.

Он был человеком пьющим. И часто наутро не помнил, что было вчера.

"И вот, - рассказывал он, - просыпаюсь я девятого марта. А баба моя лежит рядом и плачет.

— Ты чего, - говорю, - чего ревешь-то?

— Вот, у всех мужики как мужики. Восьмого марта цветы приносят, подарки. Поздравляют! А ты...

— А чего я?

— Чего, чего... Пришел вчера, морду мне набил и лег спать".

Все мы, как известно, родом из детства. Когда родители стыдили нас за какой-то проступок, то почти у всех и почти всегда первая линия обороны была: «Я этого не делал!» Потом приходилось отступать на вторую: «А чего мне было делать, как не это!» И, наконец, третья: «Почему Петьке можно, а мне нельзя?» И много, много труда прилагали наши родители, чтобы воспитать в ребенке, казалось, элементарное. Что нехорошо поступать плохо. Что человек должен отвечать за свои поступки. Не оправдываться чужими грехами, а отвечать за свои.

Но как часто у взрослых людей видим мы то же самое, все ту же детскую трехступенчатую оборону: этого не было; ну, было – значит, иначе было нельзя; и почему, наконец, им можно, а я не могу?

Вот подлинный диалог, услышанный у книжного развала.

Книгопокупатель: - Это не Дюмы книга! Я Дюму всего знаю, все книги. Нету у Дюмы такого романа!

Книгопродавец: - Не буду с вами спорить, я, как говорится, не специалист. Но написано очень замечательно!

Однажды в какую-то развлекательную передачу пригласили известного политика, депутата Государственной думы Сергея Бабурина. О политике он не говорил, разговор шел о семье, о детях и тому подобных вещах. И Бабурин рассказал историю, которая показалась ему забавной.

«Я как-то спросил своего пятилетнего сына:

— Ты вегетарианец или гурман?

А он жутко обиделся и говорит:

— Я русский!»

Действительно, забавно. Хоть и не очень весело.

Это было давно, еще при Хрущеве. В СССР приехал знаменитый пианист Артур Рубинштейн. Принимали его с большим почетом и шумихой. Почему – это отдельная история. Об этом потом было много написано. Но я сейчас о другом.

Рубинштейн, человек уже очень немолодой, дал в Москве концерт, который транслировался по телевидению. А на следующий день на уроке географии наша учительница спросила:

— Ну, дети, вы вчера, конечно, смотрели концерт Рубинштейна?

— Смотрели, - неуверенно ответили мы.

— Ну и вы заметили самое главное, дети?

Дети промолчали.

— Как он сидит! Какая прямая спина! Ровнехонько! И ведь пожилой человек. А теперь на себя посмотрите. Стыдно, дети, стыдно!

Лет тридцать с гаком тому назад проводил я отпуск на турбазе, под Калининым (нынешней Тверью). И пошли мы как-то с ребятами в село, в пивную.

И там один старичок долго так на меня смотрел, потом подошел и говорит:

— Я, конечно, извиняюсь, можно вам один вопрос задать?