Креативы Старого Семёна

Диспетчер говорит:

— Бабушка, ну нету такой улицы! Как она сейчас называется?

— Та я не памъятаю. Якогось Петруся Лумумби.

Когда-то работала у нас молодая женщина по имени Кармен, дочь испанца-политэмигранта. Родители ее были в разводе. После смерти Франко советские испанцы стали понемногу возвращаться на родину, уехал и отец Кармен. И через какое-то время прислал ей приглашение.

И Кармен стала оформлять документы, собираться в гости к отцу. По тем временам это было совершенно исключительное событие - съездить на Запад. В Болгарию - и то не так просто было попасть.

И вот как-то встречаю Кармен, а на ней лица нет.

— Кармен, - говорю, - что случилось?

— Ты понимаешь, - отвечает она, - туда прямого поезда нет. Надо ехать с пересадкой через Париж. И, представляешь, поезд в Париж приходит в семь утра. А оттуда в Испанию - в одиннадцать вечера!

— Ну и что? - не понял я.

— Да что ж я там буду делать целый день, в этом Париже? - с отчаянием спросила Кармен.

В начале семидесятых годов, летом, я играл в швейцарке - мемореале Ильмара Рауда. Этот турнир тогда ежегодно проводился в эстонском городке Вильянди. Жили мы у озера, на спортбазе. В номерах стояли деревянные двухъярусные кровати. Я спал внизу. И каждый вечер перед сном перечитывал надпись над своей головой. А проснувшись утром, снова перечитывал ее же:

"Здесь пахала на тренировках и балдела в свободное время фехтовальщица Бутонова Света, город Таллин, 13 лет.

P.S. Я создана для балдежа!"

Где ты, Света?

Однажды летом, было это в семидесятые годы, я катался на теплоходике по Пярнускому заливу. И привязался ко мне подвыпивший местный эстонец с обычной пьяной болтовнёй. Он повторял одно и то же - он рыбак, у него лодка с мотором, и через залив он выходит в море ловить рыбу.

Я спрашиваю:

— А если мотор заглохнет?

— Это не страшно, течением меня унесет направо, и через пару дней я в Таллине.

— А если налево унесет?

— О, это будет ужасно! Я попаду в Ригу, а там вторая категория снабжения!

Был на кладбище, навещал своих. Потом надо было выполнить просьбу знакомого, давно уехавшего из Москвы - привести в порядок могилу его матери. Хожу, ищу нужный участок. Вдруг вижу фотографию на одном памятнике. Знакомое лицо, знакомая фамилия. И годы жизни: 1939 – 1981.

Кандидат в мастера Г. В конце семидесятых я с ним сыграл партию, которой немного гордился. И часто ее вспоминал потом - как я его обманул в дебюте! и комбинацию потом провел очень даже ничего! А его, когда я эту ерунду вспоминал, - а его, оказывается, уже и не было на этом свете. Умер в сорок два года. Глупо-то как.

В старые времена было такое понятие – механизированный учет. И были такие устройства – табуляторы, чтобы этот учет вести. Сидели девицы и набивали перфокарты, которые потом обрабатывались на этих табуляторах. И в нашем НИИ было такое подразделение, работало там этих девиц штук пятнадцать. А начальником был мужчина. Видный такой, хорошо одевался. Девиц своих водил в рестораны, заводил с ними поочередно романы. Они все в нем души не чаяли. А потом он пошел на повышение. А девицам назначили нового начальника.

Курю как-то в коридоре с одной из них, спрашиваю:

— Ну, как вам новый начальник?

— А-а, - машет она рукой, - ни рыба, ни мясо!

Понятно, - думаю, - новый – это вам не старый.

А потом с новым начальником приключилась неприятность. Шел он по лестнице вверх. А ребята по этой лестнице тащили огромный рулон бумаги. И упустили. Рулон покатился вниз, и уже на скорости наехал на него. И новый начальник попал в больницу. Надолго. Потом вышел на работу. Проходит какое-то время, встречаю ту же девицу. Спрашиваю:

— Ну, как там начальник-то ваш?

— Вот такой начальник! Вот такой! – говорит она, и показывает большой палец.

Мне почему-то никогда не предлагали взятку. И сам я давал их считанные разы. Да и взяткой это по большому счету не назовешь - врачам платил, в основном. Но однажды, помню, обратился за советом к опытному приятелю.

— Алик, - говорю, - вот у меня такая-то ситуация. Надо, наверное, деньги этой чиновнице предложить. А как это делать, с чего начать, научи.

— Ну, ты купи коробку хороших конфет, и поезжай, поговори с ней в открытую.

— А конфеты после разговора отдать, или до?

— Конечно до!

— Почему? - спрашиваю.

— Ты должен показать серьезность своих намерений!

Одна моя знакомая стояла в очереди на квартиру, в брежневские времена. Очередь эта в Москве тогда подходила через десять лет. А жила она с матерью-пенсионеркой и маленькой дочкой, то есть состав семьи - три женщины, или, говоря тогдашним деловым языком, все трое - однополые. И в этом случае какую им квартиру давать - двухкомнатную или трехкомнатную - решали работники отдела учета и распределения жилья райисполкома.

И вот их очередь подошла, и мама моей знакомой, ей уже было за семьдесят, пошла на прием к инспектору. И тот ей говорит:

— Вот, - дескать, - видите, какой закон, можем двухкомнатную дать, а можем и трехкомнатную. Все в наших руках.

А мама вежливо отвечает:

— Хорошо бы трехкомнатную, я была бы вам очень благодарна.

И инспектор решил, что они друг друга поняли. И семья моей знакомой получила ордер на трехкомнатную. И ее мама пришла к инспектору, и от чистого сердца вручила ему бутылку дорогого армянского коньяка и коробку конфет.

Как-то мы с приятелем в городе Пярну пришли в железнодорожную кассу. Надо было купить билеты в Москву, отпуск кончался. Причем ему надо было выходить на работу на день раньше, чем мне. Я себе билет купил, а ему не удалось, не было билета на нужное число. Он пошел к заведующей. Та говорит:

— Подойдите ближе к вечеру, я постараюсь вам помочь.

И действительно, помогла. Пришел он от нее довольный, с билетом. Сели выпивать.

— Какая любезная женщина! - говорит он, - Надо бы ей торт купить.

— Ну, купи, - отвечаю.

Выпили по второй. Покурили.

— А коробки конфет ей не хватит? - спрашивает.

— Да хватит, наверное.

Еще выпили. Он задумался.

— А может, шоколадку?

— Можно и шоколадку, - говорю.

Потом заговорили о другом. Бутылка заканчивалась. Выпили по последней.

И приятель подвел итог своих раздумий:

— А так она хороша не будет?

Дружба

Посвящается Чичу

В годы перестройки в одном из толстых журналов была напечатана переписка В.В.Розанова с М.О.Гершензоном. Запомнилось одно место из нее. Выглядело оно примерно так: