Креативы Старого Семёна

У меня была знакомая, она работала в МГУ на кафедре французской филологии и состояла в комиссии, принимавшей у выпускников госэкзамен по марксизму-ленинизму. Или по научному коммунизму. Честно говоря, не помню, какую именно общественно-политическую дисциплину сдавали выпускники филологического факультета МГУ.

В числе прочих экзамен сдавала племянница одного из секретарей ЦК КПСС, кандидата в члены Политбюро. Девушка эта в зачетке имела только «хорошо» и «отлично». Хотя учебой не злоупотребляла, даже появлялась в университете нечасто. Зато неоднократно ездила за счет МГУ во Францию в составе студенческих групп.

И вот она берет билет, готовится, начинает отвечать. И несет откровенную ахинею. Ситуация возникла щекотливая. Понятно, что не только выгнать ее с экзамена, но даже и поставить «удовлетворительно» было нельзя. Да и «хорошо» могло боком выйти университетскому начальству. Но, с другой стороны, все же надо было соблюсти какие-то приличия. Ей стали задавать дополнительные вопросы, все проще и проще. Увы, и здесь услышать что-нибудь путное комиссии не удалось. Все это стало напоминать допрос свидетельницы из чеховской «Шведской спички»:

«На все вопросы следователя Анисья отвечала:

— Жила я только с вами, больше ни с кем».

Наконец ее спросили:

— Кто является Генеральным секретарем компартии Франции?

Она не знала.

И когда комиссия была уже в полном отчаяньи, нашелся один сообразительный человек, который сказал:

— Ну хорошо, а кто является Генеральным секретарем ЦК КПСС?

И девица, наконец, ответила правильно. К общей радости и облегчению. Ей поставили «отлично», и племянница секретаря и кандидата в члены вышла из аудитории. А комиссия стала приходить в себя после такой нервной перегрузки.

И тут секретарь парткома факультета с нервным смешком заметил:

— Вот ведь парадокс. С Морисом Торезом я ее лично в Париже знакомил, а с Брежневым она вроде бы не встречалась.

Помню, в семидесятые годы на нашем этаже появился новый сотрудник, Володя. Было ему лет тридцать с небольшим. Человек он был общительный, много о себе рассказывал. Слушать его было интересно, да и судьба его была необычна.

Володин отец был высокопоставленным работником МИДа. Сын, естественно, закончил МГИМО и по распределению поехал работать в одну из капиталистических стран. Там он вскоре и женился – на дочке посла. Впереди, казалось, были сияющие вершины карьеры. Но беда подкралась с неожиданной стороны – Володя стал пить. Однажды, во время бурной ссоры с женой, он запустил в нее табуреткой и сломал ей руку. После чего последовал развод и возвращение Володи на Родину. Отец устроил его в какую-то контору, но и оттуда его вскоре выгнали за пьянство.

Дальше его трудовая карьера продолжалась так. Он шел туда, куда его брали. Через какое-то время несчастный папаша делал очередную попытку вернуть сына на номенклатурные высоты. Володя некоторое время держался, потом запивал. Его выгоняли. Он снова шел туда, где брали. Новая попытка отца, новый срыв. И все повторялось. Одним из промежуточных полустанков на пути его падения и стал наш НИИ. От нас, помнится, он ушел работать в ТАСС. Оттуда, после очередного запоя, уж и не помню куда.

Через пару лет в «Известиях» появился некролог – умер отец Володи. После этого никаких зигзагов в Володиной судьбе уже не было, он ушел в пике. Его выгоняли отовсюду, пил он все больше и больше. Здоровье было надорвано, сердце отказывало. Вскоре его не стало.

Где-то за полгода до смерти он выпивал с одним моим приятелем. Володя работал кладовщиком на каком-то продовольственном складе.

— А мне нравится эта жизнь, - сказал Володя с некоторым вызовом, - она честнее! Нет, понимаешь, этой постоянной лжи. Вот ..., например, бабу прямо на мешках, но … от чистого сердца!

Помню, в начале восьмидесятых мы летали в Сочи на майские праздники. Поездка была недорогая, шестьдесят рублей на десять дней. Остальные деньги платил профсоюз. Было нас человек сорок, всех поселили в центре города. Гостиница «Москва», одноместные номера.

И был с нами один такой Игорь, мастер спорта по лыжам. Было ему лет пятьдесят. С осуждением смотрел он на нас, тридцатилетних.

— Ну что это такое, молодые ведь люди, а как день проводите! С утра валяетесь на пляже, вечером преферанс, курите, пьете всякую гадость, чуть ли не плодово-ягодное. Хоть бы уж сухое пили! Тьфу, даже говорить не хочется. Режим надо соблюдать!

Возразить было нечего. У него-то режим был железный. С утра делал зарядку, плотно завтракал. Потом шел пешком на гору Ахун. Путь неблизкий, несколько часов. В гору, по жаре. Покорив вершину, Игорь отдыхал – садился за столик в находившийся там же, на вершине, ресторан. Не спеша обедал. Потом ужинал. Короче говоря, сидел там до закрытия. А уже потом на такси возвращался в гостиницу. И так все десять дней.

Лет пятнадцать тому назад лежал я в больнице. Палата была на шестом этаже, а единственная в корпусе курилка – в подвале. Поэтому курить все ходили в туалет. Помещение было небольшое - умывальник, один унитаз, ну и метра три свободного пространства, на котором помещалось обычно человек десять. Окурки бросали в унитаз. Грязно, надымлено, тесно. Да еще и умывальник засорен, потому что кто-то свои окурки бросал туда.

И вот как-то курим, вдруг отворяется дверь, заходит сестра-хозяйка. И кричит:

— Совсем обнаглели, сколько можно! Курилка есть, туда ходите! Еще раз увижу в умывальнике окурки, пожалуюсь врачу! Я вам не нанималась разгребать ваше дерьмо! Последний раз предупреждаю!

И уходит, хлопнув дверью.

А мы, значит, курим, обдумываем сложившуюся ситуацию. Кто стоит, кто сидит на корточках, кто в позе тюремного орла, обхватив колени руками.

И один такой орел говорит, затягиваясь:

— Надо же, сволочь какая, окурки в умывальник бросает! Найти бы и морду начистить! Трудно ему в унитаз бросить! А нам теперь чего, в подвал каждый раз из-за него шкандыбать?

Еще раз затянулся и закончил свою мысль:

— Главное, обидно – мы все так культурно тут сидим!

Работал у нас в отделе такой Толя, по кличке Толян. Был он парень неглупый, но малоразвитый. Зато очень любознательный. И как-то подходит он к моему приятелю и говорит:

— Игорянь, знаешь, мне чего один тут рассказал?

— Чего?

— Он сказал, что евреи, да, евреи каждый день съедают по яблоку и принимают по таблетке активированного угля.

— А зачем?

— Так вот этого-то он и не сказал!

— Ну и чего?