Креативы Старого Семёна

Они как будто из других миров.

Уже давно их трубы не трубят.

Поверженные временем титаны,

В кафе они с газетами сидят,

Как списанные с флота капитаны.

Любите их, хоть мудрость их стара,

Живая в анекдотах и поверьях,

Хотя б за то, что были мастера,

Покуда мы ходили в подмастерьях.

Черняк сказал, когда я закончил читать:

— Там на самом деле было не «Живая в анекдотах и поверьях», а «Худых, седых, женившихся на стервах», но вот, пришлось заменить.

Наверное, ему все же было приятно, что его стихи читают наизусть. Так мы и познакомились. Потом виделись иногда. Нельзя сказать, что подружились, нет, люди мы были совершенно разные, да и разница в возрасте была большая. Но иногда сидели в одних компаниях, разговаривали.

В семьдесят третьем году мы вместе ездили в Эстонию, в Вильянди, на ежегодный шахматный фестиваль. И как-то вечером Вадик пришел ко мне в номер (номер - это сильно сказано, маленькая комната на спортбазе, где помещалось четверо шахматистов) и дал папку со своими стихами.

Сейчас-то я понимаю, почему он это сделал. Вадику было уже под сорок, он был профессиональным журналистом. Но он считал себя – и был на самом деле – поэтом. Поэтом, которого не печатали. Ну, почти не печатали. Так, несколько прошедших для широкой публики незаметно стихотворений, даже не подборок, в каких-то журналах, альманахах. Поэтому любой читатель, даже такой, как я, был ему так важен, поэтому любой отзыв он так жадно ловил.

Но тогда… тогда я быстренько прочел одно за другим его стихи, наутро что-то небрежное сказал ему, возвращая папку. А Вадику, наверное, хотелось поговорить о стихах, да-да, о своих стихах. Даже со мной, мальчишкой.

Прошло много лет, ушел из жизни Вадим, и вот я перечитываю те самые стихи, которые он когда-то принес мне. И другие, которых не было в той папке. И вспоминаю семьдесят третий год, молодого, тридцатидевятилетнего Вадика. И папочку с напечатанными на машинке стихами.

Лет тридцать тому назад мне позвонила моя тетка.

— Слушай, у нас на работе есть один старичок, вахтером работает. Одинокий, живет очень бедно. Мы ему через профком выбили бесплатную путевку в дом отдыха, но ему даже надеть нечего. А у тебя там вещи от отца остались, может быть, отдашь ему, если подойдут?

— Да, конечно, пусть приходит.

И он пришел. Благообразный, очень старый, с окладистой бородой. Вещи не подошли, к сожалению. Посадили его пить чай. И старик стал рассказывать свою жизнь. В ней было много чего. И коллективизация, и война, гибель близких, послевоенное одиночество. Говорил он неторопливо, словно размышлял вслух.

— И вот, - сказал он, - задумал я жениться, мне уж за сорок было. И думаю: возьмешь красивую – в дураках останешься. Возьмешь некрасивую – люди над тобой смеяться будут. И я ее, еще она в шестом классе училась, заприметил. Вот, думаю, будет мне достойная подруга жизни! И все эти годы я ее воспитывал, готовил, вел к этому, пока она в школе-то училась. А уж потом женился.

Он задумался, отхлебнул чаю, и продолжил так же спокойно:

— Хорошая была! Жаль, умерла через два года.

Они были конструкторами, работали в одном КБ, и дружат всю жизнь. Сейчас оба уже на пенсии. Игорь – веселый, добродушный и разговорчивый. Виктор – молчаливый и несколько угрюмый.

А подружились они, как рассказывал мне Игорь, так:

«Я после института пришел в КБ, по распределению. Первый день, дали мне задание, стою у кульмана, черчу. Зал большой, человек пятьдесят работают, никого не знаю. И к концу рабочего дня подходит ко мне Виктор. Помолчал, помолчал, потом говорит:

— Тут это… Ну, в общем… Такое дело… Ну, короче говоря… Одним словом, тут… Ну, как сказать… Мужики, как говорится, решили…

И замолчал.

Ну, вижу, мучается человек, надо помочь. Спрашиваю:

— По сколько решили-то?

Он пот со лба вытер, облегченно выдохнул:

— Фу! По рублю!»

Помню, приятель рассказывал мне про своего сына. Сейчас-то этому Мише уже лет тридцать, замечательный парень, талантливый актер, работает в одном из московских театров, снимается. А тогда он учился в первом классе. А может, во втором, не помню. И приятель мой вместе с женой пошел на родительское собрание. После того, как все закончилось, учительница попросила их задержаться немного. И говорит:

— Вы знаете, у вас очень хороший мальчик, способный, вежливый, воспитанный. Но вот одно меня смущает…

— Что? – забеспокоились они.

— Ну, как вам это объяснить… Вот, например, я задаю какой-нибудь вопрос детям. Кто хочет ответить – поднимает руку. Кто не хочет – не поднимает. А ваш… А ваш просто без спросу выходит к доске, поворачивается к классу лицом, и начинает отвечать...

— Мы с ним поговорим, этого больше не будет!

— Подождите, это не самое главное! Вот он, значит, выскажется, изложит, так сказать, свое видение проблемы, а потом идет на свое место, садится, уши ладонями затыкает, и отворачивается от доски. Дескать, я сказал все, как есть на самом деле, а остальное все – глупости, и я их слышать не хочу! И видеть тоже!

Мальчику повезло. Болезнь проявилась ярко, была замечена на начальной стадии и прошла без последствий. Но очень многим повезло меньше, чем Мише, сыну моего приятеля.

Полвека тому назад мой приятель обучался в известном техническом ВУЗе . Вместе с ним учился сын союзного министра. И хотя приятель мой не был с ним знаком, но наблюдал министерского сына в разных ситуациях. Учебой тот не злоупотреблял, жизнь вел веселую и яркую. Модно одевался, гонял на чехословацком мотоцикле, ухаживал за девицами, ну и так далее. Преподаватели ставили ему «хорошо» и «отлично», никто не хотел неприятностей. Хотя был он парень незлобный, даже добродушный, но все же – лучше было не связываться.

И вот однажды мужская половина потока сидела на военной кафедре. И сына министра вызвали к доске.

— Расскажите, - сказал преподаватель, - про электрооборудование танка.

— Ну, я не знаю, как в танке, а в мотоцикле так, – уверенно начал свой ответ министерский сын.

И вот что интересно. Сколько раз наблюдал я, как люди с апломбом рассуждают об одном предмете исходя из своих знаний о предмете совершенно другом. О политике – с помощью физических теорий. О шахматах – применяя футбольные знания. Или наоборот, о футболе, используя свой опыт шахматиста. Ну и, разумеется, о истории, философии, литературе, музыке, да обо всем на свете – на основании кое-как прочитанных еще в школе и с тех пор не открывавшихся учебников. Причем чем успешнее человек в своей профессии, тем с большей уверенностью он рассуждает обо всем на свете.