Креативы Старого Семёна

— Я, Виктор Петрович, - ответил тот, - хочу работать с живыми людьми!

— А мы тебе кто, трупы? – заорал Логунов, хватаясь за сердце.

В общем, Леша ушел в свой райком. И больше я его не видел. Впрочем, нет, вру. Один раз, летом, в наши распахнутые окна ворвались звуки горна и дробь барабана. Я выглянул в окно. По тихой улочке маршировала колонна пионеров. Впереди шел Леша.

И вот как-то, через пару лет, вспомнили мы Лешу в разговоре с его однокурсником. И тот сказал:

— А знаешь, что интересно? Он ведь в институте никакой комсомольской или там профсоюзной работой не занимался. Ну совсем никакой! Сидел себе тихо и учился. Что с ним произошло, ума не приложу.

В конце восьмидесятых в «Спартаке» проходила какая-то городская швейцарка. И в ней играл кандидат в мастера О.Б.Хацет. Было ему тогда, наверное, за шестьдесят. Думаю, ветераны вроде меня его помнят, заметный был человек. И он мне тогда пожаловался:

— Вот, играю белыми только с4, потом Kf3, g3, меняю ферзей и жду, когда молодые в эндшпиле скажутся. А на острую борьбу уже не иду, боюсь ошибиться.

Я слушал, и, честно говоря, не понимал. «Мы с вами, - хотелось ему сказать, - уже не то, что гроссмейстерами – мастерами не станем. Так зачем же отказываться от борьбы? Неинтересно же так играть. Ну, проиграете, подумаешь, делов-то».

А вскоре я бросил играть в шахматы. Было мне тогда лет сорок. Не то, чтобы надоело, нет. Просто так сложились домашние обстоятельства. Сначала очень переживал, снилось по ночам, что сижу, играю турнирную партию. Потом привык. И не играл очень долго. А пару лет назад начал в блиц на «Планете» гонять. И вот все время вспоминаю Хацета. Ошибаюсь часто, концентрацию сохранять трудно. Но зато волнуюсь. Проиграю пару партий – настроение ужасное, давление повышается, заставляю себя от компа отойти. Хотя и хочется отыграться.

А технично играть, как Хацет, я и в молодости-то не умел. Вот беда.

Вообще-то я никогда особо не любил детективы. Но одно время часто заходил выпивать к приятелю, у которого несколько полок было заставлено этой литературой. И я всегда просил дать в дорогу почитать какой-нибудь детектив. Честно говоря, чтобы не заснуть в метро. Выпивали-то мы изрядно.

В итоге прочел я их достаточно много, детективов этих, в основном советских. И заметил одну странную закономерность. Как правило, несколько первых абзацев были посвящены природе. Следователь закуривал и задумчиво смотрел в окно. А там, во всю окоемную ширь… Или бригада выезжала на место убийства, куда-нибудь за город. И следователь закуривал и думал: что же за негодяи, ведь живут среди таких рек! Лесов! Опушек! Потаенных тропинок! Закатов, рассветов! Нет, чтоб жить и радоваться, рыбу удить, а они!

Ну или еще чего-нибудь в этом роде.

А больше во всем детективе про природу ни строчки. Убийство… труп… судмедэкспертиза… Подозреваемый… погоня… задержание. Допрос… преступник запирается… Улик вроде бы не хватает, но тут следователь достает из сейфа неопровержимую… Все, книга заканчивается. Хотя нет, иногда следователь на последней странице выходил из кабинета, закуривал и шел домой по спокойному ночному городу. А вокруг, во всю окоемную…

И читая очередной детектив, я иногда думал: а зачем ему, автору этому, пейзажи-то вставлять? И вообще, как это происходит у творца? Когда он их вставляет: после того, как напишет про трупы и улики? Или так: он начинает творить, садится за свой письменный стол, закуривает, и мучительно выдавливает из себя все эти дали и шири? А уж потом, переведя дух, привычно пишет про внезапно зазвонивший телефон, срочный выезд, труп и судмедэкспертизу?

Один мой знакомый недавно ездил играть в ветеранских соревнованиях. И за ужином оказался за одним столом со знаменитой в шестидесятые годы шахматисткой.

И он ей сказал:

— Вы знаете, я в вас тогда был просто влюблен. Честное слово, влюблен! Фотографии ваши вырезал из журналов, все интервью читал и знал наизусть. А как я мечтал с вами познакомиться! Боже мой, как я об этом мечтал!

И она ему ответила, спокойно и с достоинством:

— Можно сейчас.

Все-таки, как мы все плохо воспитаны! А между тем хорошее воспитание - вещь не только приятная для окружающих, но иногда и полезная для самого человека.

Это было на международном турнире в Москве, в 1967 году. В пресс-центре, в присутствии многих людей, веселый и непосредственный Найдорф разговаривал с безукоризненно воспитанным Кересом. Говорил в основном Найдорф, он шутил, смеялся, жестикулировал. Керес улыбался, иногда односложно отвечал. И в какой-то момент Найдорф задал Кересу бестактный вопрос. Он поинтересовался, с кем Пауль Петрович собирается провести предстоящую ночь. Причем вопрос он задал в выражениях очень прямых. Разговор шел на немецком языке, многие окружающие его понимали.

И Керес, безупречный джентльмен, с честью вышел из неловкого положения. Он сказал:

— Извини, Мигель, но я ничего не понимаю на идиш!

История с Иванчуком заставляет вспомнить некоторые вещи.

1.Совершенно непонятно, зачем ФИДЕ ввела допинг-контроль, причем, насколько я понимаю, он ведется по тому же списку запрещенных препаратов, что и, скажем, у лыжников. Что само по себе есть нелепость.

2. Объяснения Илюмжинова, что введение допинг-контроля поможет включить шахматы в программу Оипийских игр не вполне убедительны, мягко говоря. Думается, что есть значительно более фундаментальные причины того, что МОК отказывается включить шахматы в Олимпиады.

Если же Кирсану Николаевичу вдруг удастся их, эти причины, устранить, то тогда уже можно и обсуждать вопрос о допинг-контроле. Причем с учетом специфики шахмат.

3.Но вот что мне совершенно непонятно. Представим себе, что шахматы все же включены в программу Олимпийских игр. Приехало 150 стран, привезли спортсменов, в том числе и шахматистов, человек этак 500-600. И за две-три недели надо выявить олимпийского чемпиона. По блицу, что ли? Так стоит ли овчинка выделки?

ДОСААФ – добровольное общество содействия армии, авиации и флоту

Это было при Горбачеве, еще до перестройки, но уже при ускорении. Как-то утром нас собрал завлаб и объявил, что в четыре часа мы все должны быть в актовом зале на отчетно-выборной конференции ДОСААФ. Честно говоря, это было непонятно. ДОСААФ существовал в каждом учреждении, но, как бы это сказать, виртуально, что ли. Хотя тогда такого слова вроде еще и не было. Ну заставляли в него вступать, в общество это, ну в получку иногда собирали членские взносы, вот и все. А тут – в обязательном порядке! Под личную ответственность начальников отделов! Обеспечить стопроцентную явку!