Креативы Старого Семёна

И начинал мне такой человек обычно говорить: вот евреи, они… вот грузины… армяне… азербайджанцы… Примеры приводил из истории, из современности. Сначала я, помню, злился, спорить пытался. Дескать, вот тут ты передернул, а тут соврал, а тут просто не знаешь. Не помогало. Этот пример не проходит – другой приведет. Второй не проходит – третий. Бесконечная и бессмысленная беседа.

А потом, набравшись опыта, я уже не спорил, а спрашивал:

— Ну хорошо, допустим, ты прав во всем. Все зло в России от инородцев, евреев там, кавказцев. Ну и что теперь делать? Как исправить положение?

Тут ответы были разные. Самый радикальный, естественно, – всех расстрелять. Но все же обычно предлагали первым делом выслать. Евреев в Израиль, армян в Армению, азербайджанцев в Азербайджан. Да, чуть не пропустил. И грузин в Грузию. И тогда будет всем хорошо.

— А как же вы вышлете такую уйму народа, многие миллионы людей? Вагонов же не хватит. А разные там полукровки, с ними что делать?

— Хватит вагонов, хватит, чего это ты так разволновался, - отвечали мне, - всех вышлем, была бы только политическая воля.

— Допустим, хватит. Хотя и непонятно, как. А что делать с татарами?

— Татары пусть живут, они не вредные.

— А чеченцы? Ингуши? Дагестанцы там, черкесы и так далее?

— А эти пусть сидят у себя на Кавказе, и в Москву не суются. А у себя пусть делают, что хотят. Мы же туда не едем жить. Вот и они к нам пускай не лезут.

— Нет, ну как же. Они такие же граждане России, как и русские. Почему это они не могут в Москву приехать, на работу устроиться?

— Да потому что знаешь, что начнется! Чеченцы в Москве, ты понимаешь вообще, что несешь! Нет, пусть сидят у себя.

— Так может их отделить, независимость предоставить?

— Нет! Это нельзя, это приведет к развалу страны.

— И что в итоге? Ты хочешь жить в государстве, где права гражданина определяются его этническим происхождением?

— Ну положим, можно и так сформулировать.

— Значит, ты нацист?

— У меня отец воевал с фашистами! Все четыре года! Пошел ты знаешь куда!

И я уходил. Потому что наша демократия всегда, как известно, заключалась в том, что тебя посылают в определенное место, а ты идешь куда хочешь.

Хорошо хоть, что пока так.

Одна умная женщина, чуть ли не Ингрид Бергман, однажды сказала, что для счастья достаточно хорошего желудка и плохой памяти.

Маша вышла замуж довольно рано, лет в двадцать. Потом окончила институт, родила дочку. Но семейной жизнью была не очень довольна. Почему – не берусь судить. Может быть, мужа не любила. Или наоборот, муж уделял ей мало внимания. А может, ей не нравилось, что он мало зарабатывал. Так или иначе, она вдруг, что называется, загуляла. На полную катушку. Кончилось это разводом.

Прошло много лет. Маша снова вышла замуж, была вполне счастлива. Дочка выросла. А бывший муж тем временем стал преуспевающим бизнесменом. Жил на широкую ногу, купил дом в Испании. И однажды пригласил дочку отдохнуть пару месяцев на средиземноморском побережье, в его доме.

Потом Маша с возмущением рассказывала подруге:

— Представляешь, Верочка вернулась в Москву и первым делом спрашивает меня: «Мама, почему он такой богатый, а мы такие бедные?» Я прямо чуть ее не ударила. Но сдержалась, говорю: «Потому что твой отец подлец и нас бросил!»

— Маша, Маша, что ты говоришь, опомнись! Ты в своем уме? Забыла, как от него гуляла?

— Да? Ты серьезно? А я что-то такого не помню!

Сразу после войны в Москве появился и приобрел известную популярность некий человек со звучной фамилией Суворов.

Вообще говоря, в послевоенные годы возникло в советской жизни много необычного. Первое время наши офицеры могли относительно свободно ездить по Германии. Некоторые даже умудрились завести в западных оккупационных зонах собственный бизнес. Демобилизованные военные привозили домой трофеи, предприимчивые люди ими торговали. Делались подпольные состояния – на помаде, чулках, нитках, на иголках для швейных машин. Появилось много аферистов.

Суворов был одним из них. Была у него репутация человека, который все может. Может достать трофейный автомобиль. Может устроить на работу. Может спасти от суда. Да почти все может. Где он работал, никто толком не знал. Но жил Суворов на широкую ногу, сидел в ресторанах, ездил на машине с шофером. Он охотно брался за решение самых сложных и, казалось, неразрешимых проблем. Давал при этом понять, что связи и знакомства у него есть везде – в милиции, прокуратуре, торговле. Даже в горкоме партии. Причем, как ни странно, довольно часто просители получали от него то, что хотели.

И однажды пришла к нему женщина, обычная продавщица из магазина. Ее поймали то ли на обсчете, то ли на недостаче, возбудили уголовное дело. Грозило ей пять лет. И просила женщина спасти ее от тюрьмы.

— Ну что, милая, - немного подумав, сказал ей Суворов, - помочь-то я тебе помогу, но сама понимаешь, стоит это дорого.

И он взял с женщины деньги, и немалые. Но делать ничего не стал, здраво рассудив, что раз уж баба под следствием, то скоро и суд. А там – тюрьма, и пять лет он ее не увидит. Но ее все не сажали и не сажали, время от времени женщина приходила, спрашивала, как идут дела.

Тогда Суворов стал разбираться, что происходит. И выяснил, что вышло постановление об изменении порядка рассмотрения дел по мелким хищениям. А дела, бывшие в производстве, по этому постановлению прекращались. И когда женщина пришла в очередной раз, он ей сказал:

— Ну все, милая, живи спокойно, закон поменялся, дело твое прекращено.

Обрадованная продавщица все же спросила:

— А деньги? Я ж тебе деньги платила, это ж закон поменяли, ты-то здесь причем?

— А что ж ты думаешь, милая? Закон поменять денег стоит! – спокойно и с достоинством ответил он.

Однажды, лет десять тому назад, мне позвонил старый знакомый и попросил навестить его в больнице, где он лежал.

Немного удивленный – виделись мы редко, последний раз лет за пять до этого звонка, отношения были приятельские, но не больше, кроме того, он всегда был очень скрытен во всем, что касалось его личной жизни, а тут больница, кардиология, и он мне об этом сказал – я поехал.

Стороной я слышал немного о нем. Знал, что последние годы он занимался бизнесом, причем весьма успешно. Что чрезвычайно занят, что по сравнению с тем далеким временем, когда мы проводили время в одних компаниях, он очень изменился, стал резким, деловым человеком, не склонным к сантиментам. Но… просит человек приехать, значит надо. Да и относился я к нему с симпатией.

Лежал он в большой отдельной палате. Только что перенес инфаркт, был очень бледен и слаб. Рядом с кроватью сидела его жена. Он нас познакомил, сказал ей: