Леонид Видгоф - «Но люблю мою курву-Москву». Осип Мандельштам: поэт и город

Теперь обратимся к более позднему увлечению Мандельштама – Марией Петровых. Имеется драгоценное свидетельство – в мемуарах Эммы Герштейн – о том, что Мандельштам сам осознавал: в его жизни повторилась в определенной мере ситуация тринадцатилетней давности.

Соперничество со своим молодым другом – Львом Гумилевым – не смущало Мандельштама. Напротив.

«Ревность, соперничество были священными атрибутами страсти в понимании Мандельштама.

– Как это интересно! У меня было такое же с Колей, – восклицал Осип Эмильевич. У него кружилась голова от разбуженных Левой воспоминаний о Николае Степановиче (Гумилеве. – Л.В.), когда в голодную зиму они оба домогались в Петрограде любви Ольги Николаевны Арбениной» [452] .

Действительно: увлечение, как и в случае с Арбениной, приходится на зиму – теперь на зиму 1933–1934 годов; возлюбленная в обоих случаях моложе поэта – в первом случае на семь, во втором – на семнадцать лет (даты жизни О.Н. Гильдебрандт-Арбениной: 1897 или 1898–1980; М.С. Петровых – 1908–1979), но в то время, когда ими был увлечен Мандельштам, они почти равны по возрасту – одной примерно двадцать три года, другой двадцать пять; как и влюбленность в Арбенину, увлечение Марией Петровых остается безответным; соперником снова оказывается Гумилев – на этот раз младший; наконец, Арбенина – актриса, а Мария Петровых хотя и не актриса, но страстная театралка.

Героиня «Мастерицы…» в определенной степени напоминает образ возлюбленной из стихотворений, обращенных к Ольге Арбениной. Это сходство отмечено О.А. Лекмановым в его биографии поэта [453] . Сравним: в стихах Арбениной находим «самый нежный ум», «маленький вишневый рот» («Мне жалко, что теперь зима…»), «Меня к тебе влечет / Искусанный в смятеньи / Вишневый нежный рот» («Я наравне с другими…»), «соленые нежные губы» («За то, что я руки твои не сумел удержать…») – и в стихотворении, адресованном Петровых, обнаруживаем подобные характеристики: «Что же мне, как янычару, люб / Этот крошечный, летуче-красный, / Этот жалкий полумесяц губ», «наша нежность – гибнущим подмога». В своих воспоминаниях о Мандельштаме Арбенина замечает: «Он любил детей и как будто видел во мне ребенка» [454] . Такой, «полудетский» образ нарисован в обращенном к ней стихотворении «Мне жалко, что теперь зима…». Но и в стихах, адресованных Марии Петровых, подчеркнуты хрупкость, уязвимость, полудетскость (характерно использование уменьшительных форм): «маленьких держательница плеч» (вариант автографа из архива М.С. Петровых – «Маленьких держательница встреч» – считаем, вслед за А.Г. Мецем, видимо, опиской), «ребрышки худые», «маком бровки мечен путь опасный».

Имелись, однако, обстоятельства, резко отличавшие увлечение Марией Петровых от влюбленности в Ольгу Арбенину. Атмосфера была иной. Этих обстоятельств по меньшей мере два: во-первых, уже были написаны антисталинские стихи и Мандельштам хорошо сознавал, что он ходит по краю пропасти; во-вторых, адресат любовных стихов носил чрезвычайно важное в этих условиях имя Мария. И само это имя определяет в значительной мере смысл стихотворения – можно сказать, диктует развертывание его смысла.

Ю.И. Левин показывает, что в «Мастерице…» «женская» тема развивается «в ее чувственном аспекте (в теплом теле…), который сливается здесь с аспектом “маленькое, слабое, вызывающее жалость” (…ребрышки худые)…» [455] . Женское ассоциируется в стихотворении также с виноватым, ложным, ненадежным, непрямым («кривая вода»), но влекущим, соблазнительным. Героиня стихотворения, добавим, не просто смотрит виновато – она мастерица «виноватых взоров». Более того, ее привлекательность влечет к погибели. «Турецкие» детали вводят тему супружеской измены. (Подчеркнем: автор данной книги говорит только о мотиве мандельштамовского стихотворения, а отнюдь не о личной жизни М. Петровых.) Отметив подобие «романов» c О. Арбениной и М. Петровых, О.А. Лекманов пишет: «В центре этого сложного стихотворения два персонажа: слабая женщина и сильный мужчина. При этом слабая женщина предстает покорительницей сильного мужчины и даже его палачом (наблюдение Михаила Безродного: первые строки стихотворения “Мастерица виноватых взоров, / Маленьких держательница плеч” скрывают в себе идиому “заплечных дел мастер”). Для покорения мужчины женщина коварно (мягкий вариант: кокетливо) пользуется своей плотской привлекательностью. Мужчина сам стремится навстречу собственной гибели…». К проницательному замечанию М. Безродного можно добавить, что и здесь обнаруживается сходство «Мастерицы…» со стихами, адресованными Арбениной, – в одном из стихотворений героиня уподобляется исполнителю казни: «Я больше не ревную, / Но я тебя хочу, / И сам себя несу я, / Как жертву палачу» («Я наравне с другими…», 1920).

О. Лекманов не оставил без внимания и неожиданное сходство «Мастерицы…» с… антисталинскими стихами. «И там, и там, – пишет Лекманов, – возникают мотивы незвучащей (неслышной) речи, коварства (отчасти связанного с темой востока), а также – красного цвета (в эпиграмме на Сталина: “Что ни казнь у него – то малина”). Возлюбленная и диктатор окружены в стихотворениях Мандельштама сходным ореолом мотивов, потому что оба они – коварные мучители, истязающие свои жертвы и лишающие их дара речи» [456] .

Нет, думается, ничего невероятного в том, что в стихах «Усмирен мужской опасный норов, / Не звучит утопленница-речь» мог отразиться, в переосмысленной форме, наивный текст из детского журнальчика Маруси Петровых «Весенняя звездочка», который мы привели выше: ведь там говорится о возложенном на женщин долге «усмирять» (причем это слово повторено дважды) рабочих (мужчин, конечно). Причем надо «говорить с ними тихо».

Но финал стихотворения, по словам Ю. Левина, все меняет: «И неожиданно, после сгущения темного, кривого, глухого, после нагнетания ориентальных мотивов (причем все это сфокусировано на героине) – появляется прямо противоположное: “Ты, Мария – гибнущим подмога”. <���…> Неожиданность заключается в том, что в роли Богоматери, заступницы, спасительницы выступает именно та, которая только что в облике турчанки влекла к гибели» [457] . (Заметим, что финальные стихи «Мастерицы…», в которых выступает иная ипостась «женского» – самоотдача – были все же подготовлены: говорится ведь и о женской способности раздарить себя: «полухлебом плоти накорми» – слишком смелая ассоциация с причастием; говорится и о «сестринском обычае» – ср.: «сестра милосердия»). «Наш обычай сестринский» – конечно, от выражения «наша сестра» («такова уж наша сестра»), которое употребляется, как правило, в значении «мы, женщины», «такова наша женская природа (доля)».

Героиня стихотворения сочетает в себе противоположные, но тем не менее сочетающиеся в женщине качества – слабость и силу («Маленьких держательница плеч»; одно из значений слова «держатель» – господин, владетель какой-либо области, территории: «держательница» – владычица), гибельный соблазн и «сестринское» сострадание и нежность. «Сестринский обычай» – это то лучшее, к чему, в понимании Мандельштама, призвана женщина, – помощь, забота, ласка и сострадание.