Начало гражданской войны.

— Что, барышня, скоро подвесят… Страшно, небось? А хорошенькая. Глазки-то какие! Небось, кто-нибудь целовал их? Ну, поцелуй меня…

Через несколько часов Г. была повешена на опушке леса…

Я знаю, какие упреки по моему адресу может вызвать эта часть моих воспоминаний.

Но когда я взялся за перо, я дал обещание своей совести человека, много верившего, много пережившего, не скрыть ничего из этих ужасов, задавивших своею тяжестью общерусское идейное дело.

Ведь диктатура этого быта была так неотвратимо жизненна, что даже генералу А.И. Деникину в моменты, когда он слышал заглушенный сухой треск одиночных выстрелов, творящих расправу, оставалось только молиться:

— Прости, господи, виноватых и не осуди за кровь невинных [98].

А между тем, эти заглушенные выстрелы наносили смертельные раны не только телу невинно-убиенных, но и самому делу добровольческой армии.

«Он в погонах». — Соблюдение необязательно. — Совещание по вопросу о введении в судах ст. 279 воинского устава о наказаниях.

Следует признаться, что давление военного усмотрения чувствовалось ощутительно, и не всегда можно было предвидеть апельсинную корку, о которую поскользнешься.

Помню, вызванный срочно в Ростов, я получил разрешение коменданта, за отсутствием других служебных мест, занять место в офицерском вагоне.

У входа в вагон офицер, проверявший комендантские ярлычки, потребовал у меня документ о личности. Просмотрев мое служебное удостоверение, он заявил:

— Вас допустить в вагон я не могу.

И обратился к стоявшему за мной претенденту:

— А вы кто такой?

— Капельмейстер такого-то оркестра.

— Пожалуйте.

— Почему же мне тогда нельзя? — спросил я.

— Он в погонах, а вы?

И он недоумевающе-удивленно вздернул плечами.

Против такого аргумента возражать в те времена не приходилось.

Это вскидывание плеч, отягченных погонами, поднималось значительно выше перрона железнодорожного вокзала.

«Собственно, мы, штатские люди, — указывает близкий к главному командованию К.Н. Соколов [99], — никогда не пользовались полноправным положением в системе нашей правительственной иерархии, и наше управление было, по преимуществу, управлением через генералов».

Это управление через генералов властно вторгалось в жизнь гражданских ведомств, в том числе и в ведомство юстиции, — и в те времена, когда во главе юстиции стоял генерал А.С. Макаренко, и когда на смену последнему пришел испытанный судебный деятель В.Н. Челищев.

Ко мне, когда я был прокурором, поступило свыше предложение о возбуждении, с устранением от должности, преследования против председателя александровского съезда мировых судей Ф.Л. Есаулова.

Я принужден был ответить, что затрудняюсь исполнить это предложение в силу существующего порядка, требующего санкции соединенного присутствия сената, предварительно уголовной репрессии в отношении судей, по классу же должности преследование должно получить инициативу от прокурора палаты.

В ответ я получил разъяснение, что соблюдение этого порядка необязательно, ввиду состоявшейся резолюции генерала А.М. Драгомирова о предании суду и устранении Ф.Л. Есаулова [100].

В эти дни «управления через генералов» стало возможным внесение по предложению свыше на обсуждение общих собраний окружных судов таких, например, вопросов, как вопрос о целесообразности или нецелесообразности существования суда присяжных заседателей.

Прокурор палаты Н.С. Ермоленко рассказывал мне о совещании под председательством, кажется, сенатора Романова, в котором он участвовал по должности прокурора.

Совещанию этому, состоявшему из судебных деятелей, предложено было не больше, не меньше, как обсудить вопрос о возможности применения в гражданских судах смертной казни по ст. 279 воинского устава о наказаниях.

Единодушный отрицательный ответ собравшихся вызвал, как передавал Н.С. Ермоленко, нервное восклицание председательствующего:

— Таким отношением к предложению военных сфер вы ставите, господа, под угрозу и самое существование гражданской юстиции.

Но в судебном ведомстве, к счастью, это давление атмосферы военных обстоятельств все еще встречало сопротивление судейской независимости и преданности судебным уставам 1864 года, что нередко давало повод в военном понимании судейскую независимость подводить под понятие мятежной самостойности.

Сословность и начало революционного движения на Кубани. — Первый кубанский поход и союз с командованием добровольческой армии.

17 марта (нового стиля) 1920 года в Екатеринодар при ликовании окраинного населения победоносно вошла Красная армия. Генерал Деникин и прочие власти юга России [102]выехали заблаговременно. Отступающие войска добровольческой армии и казаков преследовались орудийным огнем. Тащившиеся за отступающими тысячи подвод беженцев, преимущественно калмыков и киргизов, у моста через реку Кубань образовали затор, и часть их походного убогого скарба сделалась добычей победителей.

С падением Екатеринодара закрылась страница небольшой, но весьма поучительной истории южных краевых государственных образований, где зарождался, рос и позорно был разбит генералитет во главе с Корниловым, Алексеевым, Деникиным и другими dii minores [103], и где за это короткое время исторически поддерживаемое падшей российской самодержавной властью экономическое и национально-правовое неравенство местного населения особенно дало себя знать с самой отрицательной стороны.

Как известно, Кубанский край имеет весьма пестрый состав населения: казаки, иногородние и горцы. Казаки, исторически пользовавшиеся привилегированным экономическим и социально-правовым положением, имеют в своих рядах 1.339.430 душ обоего пола; иногородние — 1.646.901 душу и, наконец, туземное население, горцы, — 136.574 души [104].

Казаки делятся на черноморцев и линейцев. Первые — выходцы из Запорожской Сечи. Название черноморцев получили в 1781 году при образовании из них войска. Первоначально это войско было названо «войском верных казаков» в отличие от запорожцев, убежавших при разрушении Сечи в Турцию. Но потом, по роду несения военной службы на Черном море, получили название Черноморского казачьего войска. Что же касается линейцев, то это частью переведенные на Кубань с Дона в конце XVII века, частью бывшее Екатеринославское казачье войско, переселенное на Кубань в 1802 году. Линейцами они называются потому, что служили на пограничной линии с другими народностями, поселенными на реке Кубани. В 1860 году и черноморские и линейные казаки обращены были в одно Кубанское казачье войско, и с тех пор обе части казачества составили одно общее нераздельное войско, состоящее в одних и тех же условиях военной службы и объединенное единством интересов и политических и экономических. Иногородние, в отличие от казаков, считаются пришлым элементом, распадающимся по административной статистике на три группы: