Ван Гог. Письма

неограниченное количество оттисков? И действительно ли эти последние будут точным

воспроизведением оригинала? Если это так, то будь добр, сообщи мне все сведения, какие

только сможешь собрать относительно порядка работы с такой бумагой, и постарайся

раздобыть мне ее, чтобы я мог сделать несколько проб.

Если я сумею сделать их до твоего приезда, мы при случае обсудим, что из этого может

выйти. Не исключено, по-моему, что через сравнительно короткое время спрос на иллюстрации

возрастет.

Что до меня, то, заполнив свою папку этюдами всех моделей, которые мне удастся

найти, я, надеюсь, стану достаточно искусен для того, чтобы получить работу. Чтобы постоянно

заниматься иллюстрированием, как, например, в свое время Морен, Лансон, Ренуар, Жюль

Фера, Ворм, необходимо иметь массу материала в виде этюдов на разного рода сюжеты. Вот я и

пытаюсь их собрать, как ты знаешь и в чем ты убедишься, когда приедешь…

Кстати, угадай, чей портрет я рисовал сегодня утром? Блока, еврея-книготорговца – не

Давида, а того маленького, чья лавка находится на Бинненхоф. Я хотел бы иметь возможность

порисовать и других членов этой семьи: это по-настоящему характерные типы.

Раздобыть такие модели, которые тебе нравятся, чудовищно трудно; покамест с меня

довольно и того, что я рисую тех, кого могу заполучить, не теряя из виду тех, кого мне хотелось

бы заполучить и нарисовать…

Конечно, в процессе работы всегда чувствуешь и нужно чувствовать некоторую

неудовлетворенность собой, стремление сделать вещь гораздо лучше; но все-таки постепенное

собирание коллекции всякого рода фигур – замечательное и утешительное занятие: чем

больше их делаешь, тем больше хочется сделать еще.

Конечно, нельзя заниматься всем сразу, но мне совершенно необходимо сделать ряд

этюдов лошадей, причем не просто в виде набросков, выполненных на улице, а с модели. Я

присмотрел (па газовом заводе) одну старую белую лошадь, самую жалкую клячу, какую только

можно себе вообразить, но хозяин, который заставляет несчастное животное выполнять разные

тяжелые работы и выжимает из него все, что можно, запросил слишком дорого – целых три

гульдена за утро, если он будет приходить ко мне, и, по меньшей мере, полтора гульдена, если я

буду сам приходить па завод, что возможно только по воскресеньям. Если же принять во

внимание, что сделать желательное количество этюдов – скажем, тридцать больших – я могу,

лишь проработав не одно утро, то становится ясно, что затея мне не по карману. Впрочем, со

временем мне, может быть, удастся найти другой выход.

Я могу получить лошадь здесь, и притом без труда, но на очень короткое время – люди

иногда не прочь оказать такую любезность; однако за очень короткое время невозможно

сделать все, что нужно; поэтому от их любезности мало проку. Я по необходимости стараюсь

работать быстро, но мало-мальски годный на что-нибудь этюд занимает самое меньшее

полчаса, так что мне неизменно приходится прибегать к настоящим моделям. В Схевенингене,

например, на пляже у меня были мальчик и мужчина, соглашавшиеся, как они выражались,

«постоять для меня минутку»; но в конце концов у меня всегда возникало желание, чтобы они

попозировали мне подольше: меня уже не удовлетворяет, когда человек или лошадь стоит

спокойно всего минутку.

Если мои сведения верны, рисовальщики «Graphic», когда приходила их очередь, всегда

могли получить в свое распоряжение модель в мастерской или в самой редакции… Диккенс

рассказывает интересные вещи о художниках своего времени и порочном методе их работы,

состоявшем в рабском и в то же время лишь наполовину верном копировании модели. Он

говорит: «Друзья, попытайтесь понять, что модель является не вашей конечной целью, а

средством придать форму и силу вашей мысли и вдохновению. Посмотрите на французов

(например, Ари Шеффера) и убедитесь, насколько лучше они работают, тем вы». Похоже, что

англичане прислушались к нему: они продолжали работать с модели, но научились более

широко и сильно воспринимать ее и использовать для более здоровых, благородных

композиций, чем художники времен Диккенса.

На мой взгляд, есть две истины, всегда бесспорные и дополняющие друг друга: первая

– не подавляй в себе вдохновение и фантазию, не становись рабом своей модели; вторая –

бери модель и изучай ее, иначе твое вдохновение никогда не получит пластической основы…

Знаешь ли ты, какие эффекты можно наблюдать здесь сейчас рано утром? Это нечто

великолепное, нечто вроде того, что изобразил Брион в своей картине «Конец потопа»,

находящейся в Люксембургском музее: полоса красного света на горизонте с дождевыми

облаками над ней. Такие вещи вновь наводят меня на размышление о пейзажистах. Сравни

пейзажистов времен Бриона с нынешними. Разве сейчас они лучше? Сомневаюсь.

Готов признать, что сейчас они производят больше; но хоть я и не могу не восхищаться

работой наших современников, пейзажи, сделанные в более старомодной манере, неизменно

продолжают мне нравиться. А ведь было время, когда я проходил, скажем, мимо полотен

Схелфхоута и думал: «Это не стоит внимания».

Новые пейзажи, хотя они тоже могут кое-кого привлечь, не производят столь сильного,

глубокого, длительного впечатления, и, после того как долгое время видишь только

современные вещи, наивная картина Схелфхоута, или Сеже, или Бакхейзена смотрится с

гораздо большим удовольствием.

Ей-богу, я отнюдь не предвзято отношусь к современному развитию искусства.

Наоборот, чувство разочарования закралось мне в душу невольно и непроизвольно; но что

поделаешь – я все больше и больше ощущаю какую-то пустоту, которую не заполняют

современные вещи.

В качестве примера мне вспомнились кое-какие старые гравюры на дереве Жака,

которые я видел по меньшей мере лет десять назад у дяди Кора; это была серия «Месяцы»,

сделанная в манере тех гравюр, какие появлялись в тогдашних или даже еще более старинных

ежегодных изданиях. В «Месяцах» меньше локального тона, чем в более поздних работах Жака,

но рисунок и какая-то особая сила напоминают о Милле. Кстати, при виде многих набросков в

теперешних журналах у меня создается впечатление, что некое условное изящество грозит

уничтожить ту характерность, ту истинную простоту, примером которых являются упомянутые

мною наброски Жака.

Не кажется ли тебе, что причина этого заключается также в личности и жизни самих

художников? Не знаю, что тебе подсказывает на этот счет твой личный опыт, но много ли ты,

например, найдешь сейчас людей, готовых совершить долгую прогулку в пасмурную погоду?