Ван Гог. Письма

Сам ты, конечно, не отказался бы от нее и наслаждался бы ею так же, как я, но многие сочли бы

такое времяпрепровождение крайне неприятным. Меня поражает также и то, что в большинстве

случаев с художниками не интересно разговаривать. Мауве, когда захочет, умеет описать вещь

словами так, что ты прямо-таки видишь ее, да и другие тоже делают это не хуже – было бы

только желание. Но считаешь ли ты, что и теперь при разговоре с художником у собеседника

возникает такое же сильное неповторимое ощущение свежести, как бывало?

На этой недело я читал книгу Форстера «Жизнь Чарлза Диккенса» и нашел там всякого

рода подробности о долгих прогулках писателя в Хемпстед Хит и прочие пригороды Лондона,

которые он совершал, чтобы, например, посидеть и отведать яичницы с ветчиной в каком-

нибудь дальнем, совсем деревенском трактирчике. Эти прогулки были очень приятными и

веселыми, по именно во время них обдумывался замысел очередной книги или изменения,

которые надо было внести в тот или иной образ. В наши дни во всем сказывается спешка и

суета, которые не нравятся мне, во всем ощущается какое-то омертвение. Хотел бы я, чтобы

твои ожидания оправдались и «желательные изменения» все-таки наступили, но мне это вовсе

не кажется «вполне естественным»…

Я снова работал над акварелью – жены шахтеров, несущие по снегу мешки с углем.

Предварительно я нарисовал для нее двенадцать этюдов фигур и три головы, причем так и не

сделал еще всего, что нужно. Как мне кажется, я нашел в акварели верный эффект; но я считаю,

что она еще недостаточно характерна. По существу это нечто такое же суровое, как «Жницы»

Милле; поэтому ты согласишься, что это не следует сводить к эффекту снега, который был бы

просто передачей мгновенного впечатления и имел бы свой raison d'etre только в том случае,

если бы акварель была задумана как пейзаж. Полагаю, что мне придется ее переписать хотя, по-

моему, тебе понравились бы этюды, которые у меня сейчас готовы: они удались мне лучше, чем

многие другие.

242

Последние дни я читал «Набоба» Доде. По-моему, эта книга – шедевр. Чего, например,

стоит одна прогулка Набоба с банкиром Эмерленгом по Пер-Лашез в сумерках, когда бюст

Бальзака, чей темный силуэт вырисовывается на фоне неба, иронически смотрит на них. Это –

как рисунок Домье. Ты писал мне, что Домье посвятил «Революцию» Дени Дессу. Тогда я еще

не знал, кто такой был Дени Дессу; теперь я прочел о нем в «Истории одного преступления»

Виктора Гюго. Он – благородная фигура, и я хотел бы посмотреть рисунок Домье. Разумеется,

читая любую книгу о Париже, я сразу же вспоминаю о тебе. Любая книга о Париже напоминает

мне также о Гааге, которая хоть и гораздо меньше Парижа, но тем не менее тоже является

столицей с соответствующими обычаями и нравами… Много, много лет назад я прочел в книге

Эркманна-Шатриана «Друг Фриц» слова одного старого раввина, которых никогда не забуду:

«Nous ne sommes pas dans la vie pour etre heureux, mais nous devons tacher de meriter le bonheur». 1

В этой мысли, взятой отдельно, есть что-то педантичное; по крайней мере, ее можно так

воспринять; однако в контексте эти слова, принадлежащие симпатичному старому раввину

Давиду Сехелю, глубоко тронули меня, и я часто задумываюсь над ними.

l «Мы живем не для счастья, но все-таки должны постараться его заслужить» (франц.).

То же самое и в рисовании: рассчитывать на продажу своих рисунков не следует, но наш

долг делать их так, чтобы они обладали определенной ценностью и были серьезны; позволять

себе становиться небрежным или равнодушным нельзя даже в том случае, если ты разочарован

сложившимися обстоятельствами…

Я ощущаю в себе силу, которую должен развить, огонь, который должен не гасить, а

поддерживать, хоть я и не знаю, к какому финалу это меня приведет, и не удивлюсь, если

последний окажется трагическим. Чего следует желать в такие времена, как наши? Что считать

относительно счастливой участью? Ведь в некоторых обстоятельствах лучше быть

побежденным, чем победителем – например, лучше быть Прометеем, чем Юпитером. Что ж,

пусть нам ответит на вопрос старая присказка – «будь что будет».

Поговорим о другом. Знаешь, что произвело на меня глубокое впечатление?

Репродукции с Жюльена Дюпре. (Он что, сын Жюля Дюпре?) Одна изображает двух косцов;

другая, красивая большая гравюра на дереве из «Monde Illustre»,– крестьянку, ведущую корову

на луг.

По-моему, это превосходная работа, выполненная очень энергично и добросовестно. Она

напоминает, в частности, Пьера Бийе, а пожалуй, и Бютена.

Видел я также ряд фигур Даньяна – Бувре – «Нищий», «Свадьба», «Случай», «Сад

Тюильри».

Думаю, что эти два художника – из тех людей, которые борются с натурой один на

один, не знают слабости и отличаются железной хваткой. Ты писал мне о «Случае» некоторое

время тому назад; теперь я знаю это произведение и нахожу его очень красивым.

Возможно, Жюльен Дюпре и Бувре не отличаются возвышенным, чуть ли не

религиозным настроением Милле, во всяком случае, отличаются не в той мере, в какой он сам;

возможно, они не исполнены той же безмерной и горячей любви к людям, что он. И все-таки,

как они прекрасны! Правда, я знаю их только по репродукциям, но думаю, что в этих

репродукциях нет ничего такого, чего не было бы в оригиналах. Между прочим, я довольно

долго колебался, прежде чем полюбил работы Томаса Феда, но теперь я не испытываю больше

никаких сомнений на их счет. Я имею в виду «Воскресенье в лесах Канады», «Дом и

бездомные», «Измученные», «Бедняки», «Друг бедняка», короче говоря, знакомые тебе серии,

опубликованные Грейвсом.

Сегодня я работал над старыми рисунками из Эттена, так как опять видел за городом

ветлы с облетевшей листвой, что напомнило мне деревья, которые я писал в прошлом году.

Иногда меня так же сильно тянет писать пейзажи, как порой тянет совершить долгую прогулку

и подышать воздухом; в такие минуты я чувствую экспрессию и, так сказать, душу во всей

природе, например в деревьях. Ряды ветел напоминают мне тогда процессию стариков из

богадельни. В молодой пшенице есть для меня что-то невыразимо чистое, нежное, нечто

пробуждающее такое же чувство, как, например, лицо спящего младенца.

Затоптанная трава у края дороги выглядит столь же усталой и запыленной, как

обитатели трущоб.

Несколько дней назад я видел побитые морозом кочны Савойской капусты; они

напомнили мне кучку женщин в изношенных шалях и тоненьких платьишках, стоящую рано

утром у лавчонки, где торгуют кипятком и углем.

Мальчик мой, не забудь прочесть «Набоба» – это великолепно. Героя можно было бы