Ван Гог. Письма

Гюго:
…Et moi je me taisais
Tel que l'on voit se tair un coq sur la bruyere. 1
1 …И я молчал,
Как в вереске самец-глухарь молчит порою (франц.).
Разве не прекрасна эта маленькая фигурка на пустоши? Разве юна не такая же живая, как
маленький – всего в сантиметр высотой – генерал 1793 года Мейссонье?
У Милле есть автопортрет, который, по-моему, прекрасен; это всего лишь голова в чем-
то вроде пастушьей шапки, но взгляд прищуренных глаз, напряженный взгляд художника –
как он великолепен! В нем есть что-то, если я смею так выразиться, петушиное.
Сегодня утром я совершил прогулку по рейсвейкской дороге. Луга частично затоплены,
так что я наблюдал там эффект тона зелени и серебра: на переднем плане – корявые черные,
серые, зеленые стволы старых деревьев, ветви которых изогнуты ветром, на заднем плане –
силуэт маленькой деревушки с острым шпилем на фоне ясного неба; там и сям у ворот куча
навоза, в котором копаются вороны. Как бы тебе это понравилось и как бы ты мог это написать,
если бы захотел!
Утро было необыкновенно красивое, и дальняя прогулка пошла мне на пользу: из-за
рисунков и литографии я всю неделю почти не выходил на воздух.
Что до литографии, то завтра у меня, видимо, будет готов оттиск моего старичка.
Надеюсь, получится хорошо. Я сделал его с помощью особого мела, специально
предназначенного для таких целей, но боюсь, что в данном случае был бы уместнее
обыкновенный литографский карандаш, и жалею, что не прибег к нему.
Ну да ладно, посмотрим, что получится.
Понедельник
Я считаю, что художник – счастливец: он находится в гармонии с природой всякий раз,
когда ему в какой-то мере удается выразить то, что он видит.
И это уже очень много, ибо он знает, что ему нужно делать, и у него в изобилии имеется
материал, а Карлейль недаром говорит: «Blessed is he who has found his work». 1
1 «Благословен тот, кто нашел свое дело» (англ.)
Если же его работа, как у Милле, Дюпре, Израэльса и т. д., есть нечто такое, что имеет
целью даровать мир, возвестить: «sursum corde!», «Вознесите сердца горе!», то это вдвойне
отрадно, ибо тогда он менее одинок, потому что думает: «Правда, я сижу здесь один, но пока я
сижу здесь и молчу, произведение мое, быть может, говорит с моим другом, и тот, кто видит
его, не заподозрит меня в бездушии».
Однако из-за неудовлетворенности скверной работой, из-за неудавшихся вещей и
технических трудностей впадаешь порок в ужасную хандру. Уверяю тебя, я дохожу до
беспросветного отчаяния, когда думаю о Милле, Израэльсе, Бретоне, де Гру и многих других,
например Херкомере; только тогда, когда работаешь сам, начинаешь понимать, что такое на
самом деле эти люди. И вот приходится подавлять отчаяние и хандру, приходится набираться
терпения по отношению к самому себе – не затем, чтобы предаться отдыху, а затем, чтобы
бороться, невзирая на бесчисленные промахи и ошибки, несмотря на неуверенность в своей
способности справиться с ними. Вот почему художник все-таки не может быть счастлив.
Итак, борьба с самим собой, самосовершенствование, постоянное обновление своей
энергии – и все это еще усложняется материальными трудностями!
Эта картина Домье, должно быть, прекрасна.
Все-таки для меня загадка, почему произведение, которое говорит таким ясным языком,
как, например, эта картина, остается непонятным, почему хотя бы ты не уверен, найдется ли на
нее покупатель, даже если понизить цену.
В этом для многих художников есть нечто невыносимое или, по меньшей мере, почти
невыносимое. Ты хочешь быть честным человеком, являешься им, работаешь, как каторжник, и
все-таки не сводишь концы с концами, вынужден отказываться от работы, не видишь никакой
возможности продолжать ее, так как она стоит тебе больше, чем приносит. У тебя возникает
чувство виноватости, тебе кажется, что ты нарушил свой долг, не сдержал обещания, и вот ты
уже не тот честный человек, каким был бы, если бы твоя работа оплачивалась справедливо и
разумно. Ты боишься заводить друзей, боишься сделать лишний шаг, тебе хочется издали
кричать людям, как делали в прежнее время прокаженные: «Не подходите ко мне – общение со
мной принесет вам лишь вред и горе!» И с этой лавиной забот на сердце ты должен садиться за
работу, сохранять обычное спокойное выражение лица, так, чтобы не дрогнул ни один мускул,
жить повседневной жизнью, сталкиваться с моделями, с квартирохозяином, который является к
тебе за платой, короче говоря, с каждым встречным и поперечным. Чтобы продолжать работу,
нужно хладнокровно держать одну руку на руле, а другой отталкивать окружающих, чтобы не
причинить им вреда.
А тут еще налетают бури, происходят всякие непредвиденные события, ты окончательно
теряешься и чувствуешь, что тебя вот-вот разобьет о скалы.
Ты выступаешь в жизни отнюдь не как человек, приносящий пользу другим, или
замысливший нечто такое, что может со временем окупиться,– нет, ты с самого начала знаешь,
что твоя затея кончится дефицитом; и все же, все же ты чувствуешь бурлящую в себе силу: у
тебя есть работа и она должна быть выполнена.
Хотелось бы сказать, как говорили люди девяносто третьего года: «Сделать надо то-то и
то-то – сперва должны пасть эти, затем те, наконец, последние; это наш долг, это само собой
разумеется, и ничего другого нам не остается».
Не настало ли для нас время объединиться и заявить о себе?
А может быть, лучше, поскольку многие уснули и предпочитают не просыпаться,
попробовать ограничиться тем, с чем можно справиться в одиночку, с тем, о чем хлопочешь и за
что несешь ответственность только сам, чтобы те, кто спят, спокойно продолжали спать и
дальше?..
Я знаю, возможность погибнуть в борьбе не исключена: ведь художник – нечто вроде
часового на забытом посту и не только часового, это само собой разумеется. Не думай, что меня
так уж легко испугать: заниматься, например, живописью в Боринаже – это такое трудное, в
известном смысле даже опасное, предприятие, которого достаточно, чтобы твоя жизнь стала
чужда покоя и радости. И все-таки я пошел бы на это, если бы мог, иными словами, если бы я
не знал столь же твердо, как знаю сейчас, что расходы превысят мои средства. Найди я людей,
заинтересованных в подобном предприятии, я отважился бы на него.
Но именно потому, что покамест ты – единственный человек, заинтересованный в моих
делах, следует отложить эту затею в долгий ящик и оставить там, а мне найти себе другие
занятия. Но я не отказался бы от нее, если бы речь шла лишь о том, чтобы поберечь самого
себя.
249
Рисование, литографский камень, печатание и бумага, естественно, требуют расходов.
Но они сравнительно невелики. Такие листы, как, например, тот, что я послал тебе в последний
раз, а также новый, законченный вчера ночью, превосходно подошли бы, по-моему, для
дешевых изданий, а они так необходимы – у нас в Голландии больше, чем где бы то ни было.
Такое предприятие, например, как нарисовать и напечатать серию, скажем, из тридцати
листов с типами рабочих: сеятелем, землекопом, дровосеком, пахарем, прачкой, а также
младенцем в колыбели или стариком из богадельни, – такое предприятие открывает
необозримое поле деятельности. В прекрасных сюжетах недостатка нет. Так вот, можно взяться
за такое предприятие или нельзя? Вопрос стоит даже глубже: является такое предприятие
нашим долгом или нет, хорошо оно или плохо? Если бы я был человеком со средствами, я не
стал бы медлить с решением и сказал: en avant et plus vite que ca. 1
l Вперед и поскорее (франц.).
Но тут возникает и другое сомнение: нужно ли, должно ли, можно ли вовлечь в дело и
повести за собой других людей, которые необходимы, без которых это предприятие
неосуществимо? Вправе ли я втягивать их в него, не зная, окупится ли оно? Себя я не стал бы
щадить. Ты, помогая мне, тоже доказал, что не щадишь себя. Однако люди находят, что, возясь
со мной, ты совершаешь ошибку и глупость, мои же поступки и действия считают еще более
глупыми; многие из моих прежних доброжелателей изменили свое мнение обо мне, а их
смелость и энтузиазм оказались такими же недолговечными, как вспыхнувшая солома.
На мой взгляд, они, ей-богу, совершенно неправы, потому что мы с тобой поступаем
вовсе не глупо… Всегда считалось, что в Голландии нельзя издавать литографии для народа, я
же никогда не верил в это, а теперь окончательно убедился, что издавать их можно…
Нужны только мужество, самоотверженность и готовность пойти на риск не ради
выгоды, а ради того, что полезно и хорошо; нужна вера в людей вообще, в своих
соотечественников в частности…
На мой взгляд, необходимо уяснить себе следующее: поскольку полезно и нужно, чтобы
голландские художники создавали, печатали и распространяли рисунки, предназначенные для
жилищ рабочих и крестьян, одним словом, для каждого человека труда, определенные люди
должны объединиться и взять на себя обязательство не жалеть сил для выполнения этой задачи.
Такое объединение должно быть осуществлено максимально практично и добросовестно
и не может быть распущено, прежде чем не выполнит свою задачу.
Цена оттиска не должна превышать десяти, самое большее пятнадцати сентов. Выход в
свет начнется тогда, когда серия из тридцати листов будет сделана и отпечатана и расходы на
камни, бумагу и жалованье покрыты.
Все тридцать листов будут выпущены вместе, но могут продаваться и по одному; они
составят отдельное издание в холщовом переплете с кратким текстом, не относящимся к
рисункам, поскольку те должны говорить сами за себя, но объясняющим в нескольких кратких
и энергичных словах, как и зачем они сделаны и т. д.
Смысл такого объединения следующий: если за дело возьмутся одни рисовальщики, им
придется взвалить на себя все – и труды, и расходы, а тогда начинание кончится провалом еще
на полпути; следовательно, тяготы должны быть поделены поровну, так, чтобы каждый
получил ту долю, которую в состоянии нести, и тогда дело будет доведено до конца.
Выручка от продажи пойдет, во-первых, тем, кто вложил в предприятие деньги, и, во-
вторых, на вознаграждение каждому из рисовальщиков в соответствии с количеством
представленных им рисунков.
Остаток от этих выплат пойдет на продолжение работы, то есть на новые издания.
Учредители предприятия будут рассматривать его как свой долг. Поскольку их целью не
является личная выгода, все они, то есть и те, кто дал деньги, и рисовальщики, и те, кто так или
иначе сотрудничал с ними, не потребуют обратно свои вложения, если дело не окупится и
средства пропадут. Если же, паче чаяния, оно увенчается успехом, они не станут претендовать
ни на какую прибыль.
В последнем случае она будет использована для продолжения дела; в первом же случае у
предпринимателей останутся литографские камни; однако в любом случае первые семьсот
оттисков с каждого камня пойдут не объединению, а народу, и если предприятие лопнет, будут
распространены бесплатно.
Немедленно после издания первой серии в тридцать листов будет обсужден и решен
вопрос, продолжать дело или нет; затем, но отнюдь не раньше, тот, кто захочет выйти из
объединения, сможет это сделать.
Вот идея, которая у меня возникла. Теперь я спрашиваю: как ее осуществить? И
присоединишься ли ты?
Я еще не заговаривал об этом ни с кем другим, потому что идея эта возникла у меня в
процессе работы…
Лично мне хочется, чтобы в таком объединении все были на равных правах, чтобы не
было ни устава, ни председателей, никаких формальностей, кроме Положения о предприятии;
когда это Положение будет окончательно разработано и подписано всеми участниками,
изменения в него можно будет вносить только при условии единогласного одобрения их всеми
участниками (однако все это должно делаться не публично, а оставаться частным делом
художников).
Объединение должно быть организацией не рассуждающей, а действующей, притом
действующей быстро, решительно, без проволочки, и рассматриваться не как издательское
предприятие, а как орудие служения обществу.
И еще одно. Нужно заранее подсчитать, сколько денег потребуется на тридцать камней,
оплату печатников и бумагу. Точно сказать трудно, но думается, что 300 фр. покроют большую
часть расходов. Те, кто не может вложить деньги, должны представить рисунки. Я могу взять
это на себя, если не найдется других желающих. Но я предпочел бы, чтоб их делали художники
получше, чем я.
Во всяком случае, я считаю желательным выпуск первых тридцати листов и хотел бы
осуществить это начинание, даже если в данный момент нет других охотников делать рисунки.
Быть может, когда эту серию увидят художники, работающие лучше меня, они тоже
присоединятся к нам и внесут в дело свой вклад. Ведь многие едва ли захотят впутываться в
такую затею, пока не получат твердой уверенности в том, что это серьезное начинание, и пока
не будут сделаны первые шаги.
250
У ван дер Вееле я видел великолепный набросок Брейтнера. Это незаконченный рисунок