Ван Гог. Письма

были в избытке здоровье и силы, в чем, в конце концов, нет ничего невозможного: нужно

только побольше бывать на воздухе и работать над тем, что тебе по душе. Ведь это же факт, что

сейчас все мои работы слишком уж худосочны и сухи.

Теперь мне это ясно, как день, и я не питаю ни малейшего сомнения, что мне нужно все

в корне менять. После того как ты посмотришь работы текущего года, мы обсудим, не

согласишься ли ты со мной в отношении некоторых мер, и, если ты согласишься, нам, думается

мне, удастся преодолеть трудности.

309

В последние дни, занимаясь живописью, я вдруг почувствовал, что у меня пробуждается

особое чувство цвета, более острое и совсем непохожее на то, какое было до сих пор.

Возможно, что мое нервозное состояние в последние дни находится в связи с каким-то

переворотом в методе моей работы, к которому я давно уже стремился и о котором долгое

время раздумывал.

Я часто пытался работать менее сухо, но у меня снова и снова получалось примерно то

же, что и раньше. Однако теперь слабость не позволяет мне работать привычным для меня

способом, и это, кажется, не вредит мне, а, скорее, идет на пользу; теперь я немного отпустил

вожжи и, вместо того чтобы вглядываться в структуру вещей и анализировать ее, смотрю на

предметы прищуренными глазами, а это позволяет мне более непосредственно воспринимать

их, как цветовые, взаимно контрастирующие пятна.

Интересно, что будет дальше и чем все кончится. Я давно уже удивлялся, почему я не

такой сильный колорист, каким мог бы стать при моем темпераменте, но до сих пор это

качество развивалось во мне слабо.

Повторяю, мне очень интересно, во что все это выльется, но я уже сейчас ясно вижу, что

мои последние живописные этюды совсем непохожи на предыдущие.

Насколько помнится, у тебя есть один мой прошлогодний этюд – стволы деревьев в

лесу. Я отнюдь не считаю его плохим, но в нем еще нет того, что видишь в этюдах настоящего

колориста.

Некоторые цвета верны, но, даже будучи верными, они не производят того впечатления,

которое должны производить, и, хотя краски кое-где наложены густо, общее впечатление

остается бедным. Сравнивая этот этюд с последними, написанными менее пастозно, я нахожу,

что, невзирая на это, они стали сильнее по цвету, поскольку краски в них как бы переплетаются,

а мазки покрывают друг друга, так что все в целом получается сочнее и лучше передает,

скажем, мягкость облаков или травы.

Было время, я очень тревожился, что не делаю успехов в цвете, но теперь снова обрел

надежду… Я не могу полностью доверять своему глазу, когда дело касается моей собственной

работы. Например, оба этюда, которые я сделал во время дождя – грязная дорога с маленькой

фигуркой,– кажутся мне полной противоположностью некоторым другим этюдам. Глядя на

них, я снова чувствую тоскливую атмосферу дождливого дня, и в фигурке, хотя она состоит

лишь из нескольких пятен краски, есть, на мой взгляд, какая-то жизнь, причем достигается это

отнюдь не правильностью рисунка, потому что фактически рисунка там нет. Я хочу сказать вот

что: как мне кажется, в этих этюдах есть нечто от той таинственности, которую ощущаешь,

когда смотришь на природу, прищурив глаза, вследствие чего формы упрощаются до цветных

пятен. Все это выяснится со временем, но в данный момент я нахожу в некоторых своих этюдах

нечто новое в смысле цвета и тона.

В последнее время я часто вспоминал рассказ, который прочел в одном английском

журнале. Это история художника, который тоже подорвал свое здоровье в труднее для него

время и отправился в уединенную печальную местность, на торфяные болота, где снова стал

самим собой и начал писать природу так, как видел и понимал ее. Все это очень хорошо

описано – очевидно, автор разбирается в искусстве. Рассказ поразил меня, и сейчас я снова

думаю о нем…

Беда не только в том, что я сравнительно поздно занялся рисованием; отнюдь не

исключено также, что у меня нет оснований рассчитывать па долгие годы жизни…

Что же касается времени, которое у меня осталось для работы, то, думается, я не очень

ошибусь, предположив, что, вопреки всему, мое тело выдержит еще несколько лет, скажем, от

шести до десяти…

Я не намерен ни щадить себя, ни избегать волнений и трудностей – мне в общем

безразлично, проживу я больше или меньше; кроме того, я не умею печься о своем физическом

состоянии, как, например, делает врач.

Итак, я и впредь буду жить, не зная, сколько я проживу, и помня только одно: «за

несколько лет я должен закончить определенную работу». Мне не следует слишком спешить

– от спешки мало проку, но я должен продолжать работу с полным спокойствием и бодростью,

возможно более регулярно и упорно, сжато и четко. Мир касается меня лишь постольку,

поскольку я чувствую себя, так сказать, обязанным ему и в долгу перед ним: я ведь тридцать

лет ступал по этой земле. И вот из благодарности я хочу оставить по себе какую-то память в

форме рисунков или картин, сделанных не для того, чтобы угодить на чей-то вкус, но для того,

чтобы выразить искреннее человеческое чувство. Итак, работа – вот моя цель; а когда человек

сосредоточивается на одной мысли, все его дела упрощаются и хаос уступает место единому и

неуклонному стремлению…

Если я проживу дольше – tant mieux, 1 но на это я не рассчитываю.

1 Тем лучше! (франц.).

За оставшиеся несколько лет нужно кое-что создать – вот мысль, которая служит мне

путеводной нитью, когда я обдумываю планы дальнейшей работы.

313

Нет горшей муки, чем душевная борьба между долгом и любовью в высшем значении

этих слов. Если я скажу тебе, что выбираю долг, ты все поймешь.

Те несколько слов, которыми мы обменялись во время нашей прогулки, доказали мне,

что внутренне я ничуть не изменился – вся эта история была и осталась раной, которую я ношу

в себе; она скрыта в глубинах моей души, и ничто не исцелит ее, так что даже через много лет

она останется такой же болезненной, какой была в первый день…

Я не верил, не верю и никогда не поверю, что она руководствовалась корыстными

мотивами, по крайней мере, в большей степени, чем то допускают честность и справедливость.

Она лишь держалась в пределах благоразумия, но окружающие все преувеличили. В остальном

же, как ты понимаешь, я не обманываю себя – она не любила меня; поэтому все, о чем мы

говорили с тобой по дороге, должно остаться между нами. С тех пор произошло много такого,

чего не случилось бы, если бы в определенный момент я не оказался, во-первых, перед ее

решительным «нет», а во-вторых, перед собственным обещанием убраться с ее пути. Я уважаю