Ван Гог. Письма

в ней чувство долга, я никогда не подозревал и не заподозрю ее ни в чем плохом.

Что же касается меня, то я знаю лишь одно: самое важное – это не уклоняться от своего

долга и не идти ни на какие компромиссы там, где речь заходит о нем. Долг есть нечто

абсолютное.

А последствия? Мы отвечаем не за них, а за сделанный нами выбор – выполнять или не

выполнять свой долг. Такая точка зрения – прямая противоположность принципу: цель

оправдывает средства. Мое собственное будущее – это чаша, которая не минует меня;

следовательно, ее надо испить…

Как ты, однако, понимаешь, я должен обходить все, что может поколебать меня, должен

избегать всех и всякого, кто может напомнить мне о ней. Эта мысль придала мне в нынешнем

году больше решительности, чем я проявляю обычно, и, как видишь, я умудрился устроить все

таким образом, что никто не понимает истинных мотивов.

314 note 16 Note16 19 августа 1883

Очень хочется знать, можете ли вы с отцом понять мои чувства в вопросе о том,

оставаться мне или нет с этой женщиной. Я горячо желаю не толкать ее обратно на улицу, а,

добившись от нее обещания исправиться, от всего сердца простить ее и все позабыть. Пусть уж

лучше живет, чем гибнет.

Сегодня утром она сказала мне: «Я и сама не собираюсь приниматься за старое, и матери

об этом не говорила. Я знаю только, что если мне придется уйти, я не заработаю сколько

требуется – мне ведь надо еще платить за содержание детей; если я пойду на улицу, то сделаю

это не потому, что хочу, а потому, что вынуждена». Я тебе, по-моему, однажды уже писал, что

произошло между нами, когда она лежала в больнице, а я еще не решил, возьму ее к себе или

нет. Она тогда тоже ничего не просила, что очень непохоже на ее обычное поведение. Не могу

точно вспомнить ее слова, но в ней было тогда что-то похожее на овцу – она как бы говорила:

«Если меня надо зарезать, я не стану сопротивляться». Во всяком случае, это было нечто

настолько душераздирающее, что я мог сделать только одно – все простить и обвинять во всем

скорее себя, чем ее. Однако я промолчал и лишь заставил ее пообещать мне кое-что, а именно

– быть более аккуратной и трудолюбивой, позировать более старательно, перестать общаться с

матерью и т. д.

Теперь я тоже все ей простил, все безоговорочно позабыл и, как прежде, стою на ее

стороне. Я испытываю к Христине такую глубокую жалость, что перед ней все смолкает, что я

и теперь не могу поступить иначе, чем в прошлом году в больнице, когда сказал: «Пока у меня

есть кусок хлеба и крыша над головой – они твои».

И тогда и сейчас это была не страсть, а просто обоюдное понимание насущных

потребностей каждого из нас. Помня, однако, как часто семья Христины сбивала ее в прошлом

году с пути, и боясь, как бы с ней вновь не произошла катастрофа, я хотел бы поселиться с ней

в каком-нибудь другом месте, скажем, в маленькой деревушке, где она забыла бы о городе и

поневоле видела бы вокруг только природу…

Не знаю, обрету я с этой женщиной счастье или нет, но идеальными наши отношения,

конечно, не будут; счастье такая штука, которая от нас не зависит, но следовать велениям своей

совести – это зависит только от нас.

315

Я по-прежнему убежден, что моя работа действительно требует большего и что мне

следовало бы также иметь возможность тратить немного больше денег на еду и другие

необходимые потребности, но раз я должен обходиться меньшим, пусть будет так.

В конце концов жизнь моя, быть может, не стоит того, во что обходится ее поддержание.

Так стоит ли мне из-за этого расстраиваться? Тут уж никто не виноват – ни другие, ни я сам.

В одном, надеюсь, ты не сомневаешься – я могу отказать себе в еде, одежде, удобствах,

словом, во всем необходимом, но не больше. Когда человек урезает себя во всем, то ведь это

достаточно доказывает его готовность идти на жертвы, верно? Ты отлично знаешь, что

предложи мне кто-нибудь работу, скажем, выполнить тот или иной рисунок, я не отказался бы

от нее, я с удовольствием сделал бы даже несколько попыток справиться с нею, если бы первая

не удалась. Но никто не предлагает мне работы, а если о ней и заговаривают, то так

неопределенно, так туманно, что это, скорее, сбивает меня с толку, чем подбадривает.

Что же касается моей одежды, дорогой брат, то ношу я то, что мне дают, не требуя и не

прося большего. Я донашивал костюмы отца и твои, которые не очень годились мне, – у нас

ведь разные размеры. Если ты примиришься с недостатками моего туалета, я вполне

удовлетворюсь тем, что имею, и буду благодарен даже за малое. Разумеется, впоследствии я

снова вернусь к этому и, надеюсь, смогу напомнить тебе: «Тео, а помнишь те времена, когда я

бегал в долгополом пасторском пальто отца?» Мне кажется, гораздо разумнее принимать сейчас

все, как оно есть, и не ссориться по этому поводу, а позднее, когда наши дела наладятся,

дружно посмеяться над тем, что было.

Мои представления о том, как добывают деньги, так просты, что проще нельзя: все

достигается лишь работой, и я ничего но выиграю, если при данных обстоятельствах начну

бегать к разным людям и уговаривать их…

Полагаю, что, по зрелом размышлении, ты не можешь усомниться в том, что я много

работаю; если же ты будешь настаивать, чтобы я ходил к разным людям и просил их купить

мои работы, я, конечно, подчинюсь, но в таком случае, вероятно, впаду в хандру.

Если можно, позволь мне идти тем же путем, что до сих пор. Если же это невозможно,

если ты советуешь и требуешь, чтобы я носил свои работы к разным людям, я не стану

упрямиться…

Я думаю, между прошлыми и нынешними временами есть существенная разница.

Раньше люди относились к созданию и к оценке картин с большей страстностью, решительнее

выбирали то или иное направление, энергичнее становились на сторону того или иного

художника, словом, проявляли больше воодушевления. А сейчас, как я замечаю, повсюду

господствуют непостоянство и пресыщенность. Люди в целом стали равнодушнее. Я уже писал

тебе, что, по-моему, со времен Милле наступил резкий спад, словно вершина, наконец,

достигнута и дорога круто пошла под гору.

Это действует на всех и вся…

Теперь выскажу то, что считаю себя вправе высказать перед лицом того факта, что мое

призвание есть мое призвание и я без колебаний буду держаться за него. Итак, я должен сказать

следующее: я не только хочу сохранить наши отношения такими, как они есть, но и настолько

благодарен тебе за них, что не обращаю внимания на то, как мне живется – беднее или богаче,

труднее или легче; я считаю само собой разумеющимся, что я доволен любыми условиями,