Лидия Савельева - «Печаль моя светла…»

Любили мы и ее разборы сочинений, тем более что лучшие она всегда зачитывала вслух и обязательно отмечала не только содержательные, но и стилистические находки всех авторов, поднимая их в собственных глазах и умело стимулируя к вдохновенному словесному творчеству, как известно не знающему границ. Вообще и как учитель, и как классный руководитель она отличалась большим тактом и чуткостью. По-настоящему уважала каждую из нас, и чувствовалось, что всегда боялась обидеть: наверное, сказывалась и ее жизненная судьба замечательной приемной матери. Например, она ни разу не посетовала, что не видела в школе моей мамы: зачем? Познакомились через два года во время небольшой загородной экскурсии.

Характерно, что именно она остановила Томкины рыдания из-за чулок: « Очнись, Тамарочка! Ведь это такой пустяк!!!» В восьмом классе, когда Шура Алексеева поражала не только одноклассниц, но и учителей своим прилежанием, хотя у нее были проблемы с усвоением выученного, а потому даже некоторые из учителей не удерживались и подшучивали, Полина Моисеевна грудью бросалась на ее защиту, укоряла их и доказывала, что такое серьезное отношение к учебе принесет плодов больше, чем выпавшая кому-то счастливая легкость усвоения. Говорила: «Ох, как часто она порождает общую легковесность!»

Занятий русским языком я что-то и не припомню, наверное, тогда в программе старших классов его не было. Но вот кружок по русскому языку она вдруг объявила где-то с сентября 10-го класса. Даже для начала поручила мне выступить с информацией о ставшей в свое время сенсационной работе Сталина 1950 года «Марксизм и вопросы языкознания», в которой, благодаря серьезным консультантам, утверждалась в общем-то азбука языкознания, положившая конец откровенному социологизму в этой науке. Я подготовилась и даже по отцовской подсказке запаслась интересными и смешными примерами жаргонов, чтобы компенсировать явную занудность предстоящего доклада. Но потом ей что-то помешало, или она просто забыла, что вообще-то Полине Моисеевне было несвойственно. Мне же было неудобно напоминать, что я готова и жду первого заседания. Зато в будущем для меня это совершенно неожиданно сыграло судьбоносную роль при поступлении в университет.

В школе наша «русачка» сразу сдружилась с молодой выпускницей Харьковского университета Викторией Петровной Фесенко, очень энергичной, обаятельной и остроумной преподавательницей английского языка. Эти две задушевные подруги полностью завладели умами и воображением нашей ранней юности. К нашему восторгу, они даже сшили себе платья, пусть разнофасонные, но из одной и той же серой в рубчик шерсти (господи, да тогда же очень трудно было достать шерстяную материю, и, как мне представляется, она существовала в продаже только как остатки военного мародерства). Фотография, на которой в полуобнимку запечатлены они в этих символически связующих их нарядах, была чуть ли не у каждой из нас.

Виктория Петровна любила каток – и наши девчонки ринулись на каток, порой просто прикручивая коньки к валенкам, как это делала отчаянная Олька Елизарова, которая каталась лучше всех нас, и родители просто не успевали менять ей обувь. Полина Моисеевна не представляла себе жизни без театра – и мы всем классом быстро приобщились к нему. Приглашали к себе артистов для обсуждения новых постановок и даже в определенной степени познакомились с полтавским театральным закулисьем. Именно Полина Моисеевна, помню, в подробностях расспрашивала меня о спектаклях, которые я сумела повидать в Москве (сцены из балетов в Большом) и Киеве (опера «Евгений Онегин»). Более того, бурная возрастная фантазия одноклассниц, постоянно бродившая вокруг любимой двоицы, не находя мало-мальски съедобной пищи, легко примысливала ей влюбленных красавцев-артистов из полтавского Театра имени Гоголя, достойных обеих наших наставниц, а также подчас очень смешные знаки внимания, о которых слышали или которые, конечно, только и вычитывали из книжек. Например, что кто-то из этих артистов следует «как тень» за нашей любимицей, вздыхая под окнами, или же отпечатывается в памяти случайных свидетелей в непременно романтических позах у ног возлюбленной. К примеру, на катке, когда некий стройный красавец будто бы шнуровал ботиночек нашей несравненной Виктории Петровне, что якобы воочию созерцала счастливая Светка Комарова.

Удивительно, но среди наших учителей мужского пола у моих одноклассниц ни один не вызывал такого пронзительного интереса, как наши две остроумные интеллектуалки. Разумеется, этому мешала и большая возрастная разница, и безусловный в те времена ученический пиетет перед учителями (да и не только ученический!). Видимо, слишком прозаичными нам казались и простой, доброжелательный и понятный математик Валентин Федорович; и наш молодой, но маленький и несколько квадратный преподаватель логики то с совершенно простыми задачками, то с абсолютно заумными глупостями, которыми он упивался, ничуть не обращая внимания на каких-то не созревших разумом шестнадцатилеток; и тем более Филипп Федорович, наш астроном в 10-м классе, уже в почтенных летах, который говорил еле слышным шепотом, поэтому все были в ужасе и всё собирались жаловаться директору (пока мы с Аллой Головней не предприняли свои меры); и даже наш постоянный историк Михаил Ефимович, предельно серьезный, деловой и строгий, разумеется не порождающий никаких глупых фантазий.

Из других учителей в старших классах запомнилась преподавательница химии, молодая и строго взыскательная Нина Ноевна Рис, хорошо умевшая добиваться от нас своего, а также физичка Тамара Константиновна, очень живая и самоироничная женщина с диабетической полнотой и нездоровой одышкой, которую вся школа почему-то звала «Стрэлочкой». Тамара Константиновна наконец-то взялась серьезно за наши «физические» пробелы и даже невежество, но ее частые бюллетени за три года так и не позволили ей подтянуть весь класс до нужного уровня. Знаю, что я у нее считалась чуть ли не самой сильной в решении задач, но, увы, я никогда не могла, выражаясь папиной фразеологией, «щелкать их как семечки», то есть решать с ходу любую задачку из нашего задачника, хотя по алгебре, тригонометрии, геометрии да и химии – могла. Поэтому по моей просьбе папа даже дважды устраивал мне двухчасовые консультации с преподавателем физики пединститута, в ходе которых я впервые замечательно глубоко поняла, что значит репетитор – свой, индивидуальный учитель, умеющий ответить на любой вопрос и уловить именно твой разрыв в логической цепочке рассуждений. В выпускном классе – и это для меня было неслыханно – я даже беспокоилась о задачах в экзаменационных билетах! Но, как оказалось, совсем напрасно: наша Тамара Константиновна озаботилась заранее, дав перерешать все задачки того же типа, притом уж очень простые, а потому никаких неприятных сюрпризов на школьных экзаменах быть не могло. Но… что толку, если я совсем не была уверена, что сдам физику на пятерку вне нашей школы при поступлении в вуз и смогу успешно учиться дальше?!