Лидия Савельева - «Печаль моя светла…»

Среди друзей дома нельзя не упомянуть также «Севу» – кажется, уже тогда почтенного доктора биологических наук Всеволода Ивановича Волгина, всегда сдержанного и спокойно-молчаливого коллегу по Зоологическому НИИ. Они с дядей Сашей давно работали вместе и, по словам его матери – известной в городе учительницы, удивительно понимали друг друга без слов. В нашем доме Всеволод Иванович обычно бывал по праздникам по поводу защит диссертаций, к тому же у него была своя «функция» – держать всех наших домочадцев в курсе последних новостей с музыкального Олимпа. Правда, он не мог похвастаться, как Виктор Матвеевич, личным знакомством с Д. Д. Шостаковичем, а тем более помощью великому композитору с квартирой (после официального обвинения в формализме жизнь Дмитрия Дмитриевича была не очень сладкой), но Всеволод Иванович и его младший брат палеонтолог Владимир Иванович постоянно «держали руку» на пульсе Ленинградской филармонии и лучших гастролирующих гостей. Они (а значит, и мы) старались не упустить выступлений Святослава Рихтера, Мстислава Ростроповича, симфонической группы берлинских виолончелистов и пр. и пр.

Вообще-то за каждым из лиц нового для меня ленинградского окружения тянулся длинный шлейф каких-то важных культурных ассоциаций, вне которых даже и сейчас я их себе не представляю.

В тесной компании постоянных и близких друзей была очень заметна всеми почитаемая и любимая старушка – Елена Германовна Кукулевич (для нас с Сережкой и даже тетей Галей – «баба Леля», как она просила ее называть). Она была матерью Анатолия Михайловича Кукулевича – тоже энтомолога и давнего друга молодости моих вторых родителей, с которым дядя учился еще в своем Институте фитопатологии растений (до поступления «Толи» на филологический факультет Ленинградского университета). Вместе с Толей Кукулевичем, ученым-фольклористом, они вступили добровольцами в ленинградское народное ополчение, где он погиб в бою на Колпинских высотах в январе 1942 года, оставив по себе очень светлую память (в частности, у нашего В. Я. Проппа) и едкую горечь больших несбывшихся надежд.

Человек удивительно душевный и легкий, всепонимающий и доброжелательный, Елена Германовна в довоенное время была центром притяжения для всех друзей единственного сына, и они, видимо, часто пользовались гостеприимством ее и ее мужа-юриста. Сужу по тому, как к ней относились бывшие студенты, ставшие филологами (а многие даже гордостью этой науки). Она казалась матерью целого поколения моих университетских учителей. В свое время для нее стала большой драмой скоропалительная и случайная женитьба сына сразу после ссоры с любимой невестой – Лидией Михайловной Лотман, о которой теперь пишут как об «олицетворении филологического облика Ленинграда ее времени» и семью которой до войны она хорошо знала. Даже рождение обожаемого внука Миши с редкими музыкальными талантами мало примирило «бабу Лелю» с «коварной разлучницей», и она всегда была рада выскользнуть из их общего дома и «отдохнуть душой то ли у Данилевских, то ли у Комаровых» (жена этого академика была ее давней подругой по дворянскому пансиону). Нередко за ней заезжали на такси и тетя Галя, а позже даже мои подружки накануне праздников, ни один из которых не обходился без жизнерадостной участницы общих шуточных программ. Часто при этом она оставалась ночевать или просто пожить в нашей общей с Сережкой комнате с изолированным отсеком.

Когда приезжала к нам бабушка, очень поддерживался дух «бывших».

Среди ее друзей была девяностолетняя старушка Мария Петровна Карцева, прямой потомок Огарева, которого она очень ревновала к Герцену. Она же утверждала, что в былые времена влюбленный в мою бабушку брат ее якобы подарил ей пару лошадей. Почему-то бабушка этого не помнила, и это было предметом постоянных подшучиваний. Очень увлекалась дворянской генеалогией не только Мария Петровна. Тема эта чрезвычайно волновала бабушкину московскую сестру Таню и ее единственного сына Гарика, который, как известный театральный «сыр» (тип тогдашнего поколения балетоманов и опероманов), частенько наведывался из Москвы в Ленинград по мере вспыхивания новых звезд сцены или их особых достижений. Как страстный поклонник Галины Улановой, он видел ее только в «Жизели» 64 раза (!) и удивительно помнил состав, с кем и когда она танцевала! Его поэтому знала и сама Галина Сергеевна, которая даже серьезно интересовалась его впечатлениями и чуть ли не советами. Помню, как он, только переступив порог, тут же заявил нам: «Сегодня идем в Мариинку. Там Ирина Колпакова, говорят, такое вытворяет в “Каменном цветке”, у нее только ножка до третьего шейного позвонка достает!» Проблемы с билетами никогда у него не было, так как «сыры» ленинградские, московские, киевские и одесские вовремя заботились о контрамарках.

Бабушкины друзья бывали как сценическими, так и «внесценическими персонажами». Среди них родственники Кутузова, Ганнибала, Капниста, Короленко, Тютчева, Катаева и др. Помню, как мы все с сожалением переживали досадную рассеянность Веры Семеновны Лихачевой, мамы Дмитрия Сергеевича, потерявшей предназначенное внучке колечко.

Памятные даты у бабушкиных друзей были свои. Бывало и совпадение: когда мы осенью в «красный день Октября» разбрасывали «органику» во дворе на цветочных грядках, бабушка с приятельницами после хождения в церковь отмечала праздник иконы Божьей матери «Всех скорбящих радость».

Вообще в моей новой ленинградской семье замечательно умели проводить праздники. Если в послевоенной Полтаве то ли от недавней голодухи, то ли по традициям, хорошо описанным Гоголем в «Старосветских помещиках», вопросы праздничного застолья всегда все же стояли на первом месте (несмотря на домашние литературно-музыкальные концерты, детские представления, позже выпуск стенгазеты «Курьи ножки» и прочие развлечения души), то здесь никогда не уделялось такого внимания кулинарно-телесной составляющей. Конечно, в большом городе и возможностей купить к столу готовой вкуснятины было гораздо больше. Но моя тетя Галя на этот счет практически не заморачивалась, предоставляя инициативу добровольным помощницам или особо алчущим. Попутно замечу, что расхожее мнение, что «путь к сердцу мужчины лежит через желудок», полностью опровергалось семейной жизнью Данилевских. Зато уж программу праздничного вечера, а то и дня продумывали и дядя Саша, и тетя Галя, и мы с Сережкой – по отдельности плюс сообща.

Во-первых, праздниками считались не все «красные дни календаря». Первое мая и 7 ноября практически всегда были рабочими, если радовала бездождевая погода. К этим дням заказывали у нашей молочницы «органику» (да-да, на месте будущего спроектированного Виктором Матвеевичем кинотеатра «Юность» тогда еще стоял деревянный домик, а рядом в сарае располагалась корова). Всем семейством (гости только приветствовались), стараясь отключать свои носы от того, что «плохо нюхалось», дружно раскидывали эту органику во дворе на цветочных клумбах, рабатках, под кустами роз, пионов, сирени, жасмина, японского миндаля, рододендронов и других многолетников. Увлечение гладиолусами (в лучший год их было 300 сортов, один другого краше) пришло позднее.