Андрей Дельвиг - Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг. [litres]

Наконец, наступил ясный день; мы поплыли вниз по Днепру в большой лодке, в которую сели Клейнмихель, Фабр, я, Серебряков, Осинский, [ подполковник ] Иванов и производитель работ этого участка, по которому мы плыли; другая лодка следовала за нами. Опасаясь, что Клейнмихель не захочет плыть водой до последнего порога, на левом берегу Днепра были расставлены экипажи, в которые мог бы сесть Клейнмихель и все его сопровождавшие; экипажи были расставлены в трех местах, так как нельзя было предугадать места, где Клейнмихель вздумает выйти на берег. Экипажи были выпрошены у соседних помещиков и вместе с лошадьми ожидали Клейнмихеля все то время, которое он оставался в Екатеринославе. Подходя к первому каналу (Старокайдацкому), Клейнмихель спросил Фабра:

– Который час?

Фабр был до того скуп, что не носил карманных часов, но несмотря на это, начал шарить рукой в жилетных карманах в ожидании, что кто-либо другой ответит за него. Так и случилось, но Клейнмихель все же спросил Фабра:

– А как по вашим часам?

Тогда последний должен был сознаться, что у него нет часов; Клейнмихель ему на это сказал полунасмешливым, полупрезрительным тоном:

– А еще губернатор, а еще губернатор! [84]

Погода для нашего плавания была великолепная; поверхность воды {в Днепре тихая как зеркало}; но при подходе к порогам и в такую погоду дует ветер, и поверхность воды делается волнистой, что еще более чувствуется в самых порогах и в устроенных для их обхода каналах. Заметна была перемена в лице Клейнмихеля при ходе по каналу. Я говорил выше, что каналы в обход Сурского и следующего за ним Лаханского порогов устроены так, что барка, прошедшая по первому, не может попасть во второй, а так как Сурский порог незначителен, то мы плыли по его фарватеру, а затем по каналам, устроенным в обход Лаханского, Звонецкого и Тягинского порогов. Проход по фарватеру Сурского порога еще более взволновал Клейнмихеля; он потребовал указания на чертеже порожистой части Днепра причин невозможности плыть по Сурскому каналу и потом взойти в Лаханский. Недовольный, он надорвал поданный ему чертеж и бросил в воду, чему подверглись и все другие чертежи порогов. Подъезжая к Ненасытецкому порогу, он потребовал, чтобы ему показали план его, и на ответ Серебрякова, что нет более планов, он сказал последнему:

– Хоть роди, а чтобы чертеж был.

Серебряков, сидевший на лодке возле Клейнмихеля, вскоре после этого удалился от него и сел на скамью ниже других, плывших с нами. Тогда Клейнмихель сказал ему:

– С чего ты взял там усесться; садись на прежнее место.

Серебряков принужден был воротиться. С этого времени во весь этот день Клейнмихель не говорил со мною ни слова.

Обедали мы в господском доме с. Николаевки, принадлежащем Синельникову {439}, {расположенном} на правом берегу Днепра близ Ненасытецкого порога. Во время обеда, за которым все молчали, пошел дождь; это, кажется, очень обрадовало Клейнмихеля, который, придравшись к дождю, мог заменить плавание по Ненасытецкому и остальным порогам поездкой по берегу. Экипажи близ Ненасытецкого порога были приготовлены на левом берегу Днепра, на который мы переехали в лодке. Клейнмихель поехал в одном экипаже с Фабром; за ними следовал экипаж, в который сели Серебряков и Осинский. Опасаясь, что Клейнмихель, вследствие дурной дороги по берегу, будет выходить из себя и может обрушить на меня свой гнев, я отстал от его экипажа, который, действительно, в двух или трех местах едва не опрокинулся. Доехав в экипаже до последнего порога (Вильного), Клейнмихель переехал в лодке на правый берег Днепра в д. Лачинову, в которой приготовлен ему был ночлег и куда я приехал позже его. На другой день, когда он садился в экипаж, чтобы возвращаться по почтовой дороге, проложенной на правом берегу Днепра, – в Екатеринослав, я стоял на крыльце дома, в котором он ночевал; он мне поклонился и не сказал ни слова.

По приезде в Екатеринослав, Клейнмихель дал предписание Осинскому, Серебрякову и мне рассмотреть представленную мною записку о работах на порожистой части Днепра и на другой же день представить ему наше заключение. Этим заключением одобрялись мои представления, с некоторыми незначительными в них изменениями. Клейнмихель нашел в нем какую-то неясность и в предписании правлению IX (Екатеринославского) округа путей сообщения, которым поручал привести в исполнение мои предположения, не упустил выставить на вид эту неясность, с прибавлением слов: «А обсуждавшие и представившие мне все полковники!» Из моей записки было составлено краткое извлечение состоявшим при Клейнмихеле чиновником особых поручений Мицкевичем, обращенное в приказ по ведомству путей сообщения, в котором Клейнмихель описывает пороги и работы при оных (главных он вовсе не видал) и предписывает, как следует улучшить произведенные работы и как их продолжать. Таким образом он побеждал препятствия, против которых не находили средств самые искусные инженеры; он тут был выше Аннибала, который пришел, увидел, победил, а он, не видя и даже не приходя, победил {440}.

Я уже говорил, что Клейнмихель никогда не занимался с директорами департаментов и с другими высшими чинами управления; докладчиками его были директор его канцелярии и гражданские чиновники особых поручений, а всего чаще избранный им писарь. При назначении Клейнмихеля главноуправляющим путями сообщения, он взял с собой из военного ведомства писаря Иванова н, весьма ловкого и смышленого, который, имея постоянно личный доклад у Клейнмихеля, конечно, играл значительную роль. Произведенный вскоре в гражданский офицерский чин, он несколько лет еще исполнял ту же должность; по выходе его в отставку, он был заменен писцом Леоновым н, также толковым и расторопным и сверх того красивым молодым человеком. Леонов, остававшийся во время плавания нашего по Днепру в Екатеринославе, позабыл отпустить с Клейнмихелем какую-то бумагу. По возвращении в Екатеринослав, Клейнмихель, при входе Леонова в его кабинет, пустил в него стулом и сверх того приказал дать ему большое число ударов розгами. По положению, которое Леонову дал Клейнмихель, казалось, что он должен был быть избавлен от телесных наказаний; нам было его очень жаль, и мы все, находившиеся при Клейнмихеле, приняв на себя вину Леонова, упросили его отменить это наказание.

Клейнмихель, недовольный правлением IX округа путей сообщения и недовольный мной, дал мне предписание обревизовать это правление; этим было отменено прежнее распоряжение о сопутствовании ему в Киев, так что я в 1851 г., так же как и осенью 1843 г., не попал в этот город. Несколько дней после отъезда Клейнмихеля из Екатеринослава, когда я зашел к Фабру сказать, что получил извещение о выезде Клейнмихеля из Кременчуга, и что он должен быть уже в Киеве, Фабр запер все двери в доме, чтобы никто не мог подслушать нашего разговора, хотя у него был, кажется, всего один слуга, и сказал мне: